Аннигиляция - читать онлайн книгу. Автор: Джефф Вандермеер cтр.№ 22

Кто это? А, просто старый биолог. Она тут уже целую вечность. Свихнулась на своих мидиях. Разговаривает сама с собой, что-то бормочет, сидя в пивной. А если вежливо попросить…

Увидев кучу из сотен журналов, я вдруг почувствовала, что все-таки стала тем самым «старым биологом». Именно так безумие мира проникает в тебя снаружи, подменяя собой твою реальность.

* * *

Реальность подкрадывается к тебе и другими путями. В какой-то период наших отношений муж начал звать меня «Кукушкой» – за то, что я недостаточно принимала участие в его жизни. Говорил он это с доброй усмешкой, почти с улыбкой, но в глазах читался упрек. Когда мы ходили в бар выпить с его друзьями (уж очень он это дело любил), я вела себя, как преступник на допросе. Во-первых, это были его друзья, не мои, а во-вторых, я не любила «светскую» (или пустопорожнюю, как я ее называла) болтовню. Меня не интересовала политика, кроме тех случаев, когда политики посягали на экологию, то же касалось и религии. Все мои увлечения были завязаны на работе. Я жила работой, не могла сконцентрироваться ни на чем, кроме нее, но держала этот интерес при себе и об исследованиях не распространялась. Я не носила макияж и не следила за последними модными новинками и музыкой. Уверена, друзья мужа считали меня молчаливой или того хуже – ограниченной. Я даже слышала, как один из них сказал «до странного зашоренная», но не знаю, про меня или нет.

При этом, как и мужу, мне нравилось бывать в барах, пусть и по другой причине. Мне нравилась нервная полуночная обстановка. Мой мозг пытался решить какую-то задачу, обработать какие-то данные. Я была в другом месте, но в то же время как бы находилась в обществе. Мужа очень беспокоило мое состояние, и моя любовь к одиночеству мешала ему получать удовольствие от общения с друзьями, преимущественно коллегами по больнице. Он прерывался на полуслове и оглядывался на меня, пытаясь разглядеть, хорошо ли мне. А я в это время стояла в сторонке и потягивала неразбавленный виски.

– Кукушка, – спрашивал он потом, – тебе хоть было весело?

Я улыбалась и кивала, хотя наблюдать за причудливыми обитателями приливных бассейнов мне было гораздо интереснее. Моя пища – экосистемы и ареалы, оргазм – новое открытие, показывающее взаимосвязь всего живого. Наблюдение для меня всегда было важнее взаимодействия – и муж наверняка об этом знал. Однако мне так и не удалось доходчиво все это объяснить, хотя я пыталась и он даже слушал. При этом я вполне могла поддерживать любую видимость. Моим единственным талантом – или даром – является умение вступать в резонанс с окружением и сливаться с ним. Даже бар можно назвать, пусть и с натяжкой, своего рода экосистемой – и любой, кто видел меня у стойки со стаканом (если, конечно, не пытался разглядеть во мне что-то еще, как мой муж), нисколько не сомневался, что я хорошо себя чувствую в своем футляре, что я на своем месте.

Однако, несмотря на то что муж хотел, чтобы я была как все, сам он хотел выделяться. Я вспомнила об этом, увидев перед собой гору журналов, и подумала: с таким стремлением в одиннадцатой экспедиции ему было не место. Столько человек оставили здесь свои отчеты, и его отчет при всем желании не мог бы выделиться на их фоне. Приходилось признать: в конце концов его существование свелось к тому, что стало напоминать мое.

Глядя на все эти дневники, эти бумажные надгробия, я снова вспомнила, что мужа нет, и мне стало страшно. Я боялась найти в этой куче его журнал, прочитать настоящий отчет, а не бессодержательный разговор с руководством.

– Кукушка, ты любишь меня? – прошептал он как-то ночью, перед тем как уйти на обучающие курсы для экспедиции. – Я тебе нужен, Кукушка? – И при этом гнездо бросал он, а не я.

Да, любила, и нет, не нужен. Именно так и должно быть, думала я. Сегодня я кукушка, но завтра могу стать соколом или вороном, в зависимости от ситуации. Однажды я взмою в небо воробьем, а потом вдруг превращусь в скопу. Вся моя жизнь подчинялась течению времен года и ритмам природы – и не было причины настолько мощной, которая заставила бы меня отказаться от самой себя.

* * *

Все эти журналы, папки и прочая, и прочая были свалены в груду метра четыре в высоту и пять в диаметре. Бумага, лежавшая в основании, давно сгнила и превратилась в перегной. Недра «архива» облюбовали жуки, чешуйницы и черные усатые тараканы. Крысы, судя по экскрементам, тоже часто здесь бывали. У основания и по краям груды торчали остатки фотографий и бесполезные уже магнитные ленты. Чтобы хоть что-нибудь откопать в этой мусорной куче, придется спускаться по лестнице, прикрепленной к люку, а затем пробираться через гору разлагающейся целлюлозы. Вся эта картина отчасти иллюстрировала отрывок текста из Башни: «…семена мертвецов и разделю его с червями, что копошатся во тьме и питают мир своими соками…»

Я перевернула стол и перегородила им выход с лестницы: во-первых, неизвестно, куда подевалась психолог, а во-вторых, не хотелось, чтобы она или кто-то другой застал меня врасплох. Если кто-то попытается сдвинуть стол, я услышу и выберусь из тайника, чтобы с пистолетом в руке встретить пришельца. Меня также не покидало странное ощущение, будто где-то внизу есть нечто, и по спине ни с того ни с сего пробегали мурашки. Оглядываясь назад, могу приписать это только ясности, набиравшей силу внутри меня.

Очень подозрительным казалось и то, что психолог оставила рядом с журналами свое снаряжение и все – или почти все – оружие. Впрочем, в ту минуту я постаралась выкинуть эту загадку из головы вместе с мечущимся по мозгу осознанием: «Южный предел» нас обманывал. Когда я спускалась в прохладный и темный тайник, ясность внутри меня затрепетала. Этого нельзя было не почувствовать, тем более потому, что я не знала причины.

В свете фонарика и естественного освещения, пробивающегося из открытого люка, было видно, что стены помещения исчерчены тусклыми красными и зелеными полосами – плесенью. Куча рассыпалась волнами, и в ней отчетливо проступали холмы бумаг, порванных и скомканных страниц, мятых и отсыревших обложек журналов. Так история изучения Зоны Икс, можно сказать, становилась ее частью.

Сначала я подбирала журналы наугад – те, что лежали с краю. При беглом просмотре почти во всех обнаруживалось описание вполне обыденных событий, вроде тех, о которых рассказывала первая экспедиция… Вот только первой она быть никак не могла.

Больше всего в отчетах поражали даты. Сколько экспедиций на самом деле побывало в Зоне? Какие сведения подтасовывали и утаивали? Как давно? «Двенадцать» экспедиций – это лишь последний, самый длинный отрезок? А про остальные умолчали для того, чтобы будущие добровольцы не задавали лишних вопросов?

Все эти, как я мысленно окрестила их, «доэкспедиционные» отчеты были представлены в самых разнообразных формах: аудио-кассеты, изгрызенные фотографии, разлагающиеся папки, набитые до отказа, – и весь этот архив погребен под горой журналов, пропитан сыростью, прикрывавшей острый запах гнили, более отчетливый в некоторых местах. Вперемешку лежали документы, написанные от руки, напечатанные на пишущей машинке или на современном принтере. Слова копились в моей голове, образуя еще одну кучу. Не противоречивые данные, а самое их количество иногда вгоняло в ступор. Фотография в кармане вдруг обрела вполне физический вес.