Вселенский неудачник - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Емец cтр.№ 81

Коромийцев кивнул:

– Точно так. Человек совершеннейший – это я, Коромийцев Данила Иванович, хотя и лишенный тела, органов, документов, ну и всего прочего, что позволяет вам идентифицировать меня как отдельную от других личность. Во всяком случае, homo superior был мной на момент создания. Но если изменения, произошедшие со мной с тех пор, незначительны, то его клетки продолжали активно разрастаться и совершенствоваться, и теперь я затруднюсь сказать, как далеко ушла эта личность от моей первоначальной. Ведь каждый час его раздумий – это несколько моих месяцев, а по объему усваиваемой информации и силе эмоций мне вообще никогда с ним не сравниться. Но интеллект и личность, как вы знаете, вещи разные, так что во сколько бы раз он ни превосходил меня, костяк личности у него мой. Ну что, Тит, теперь признаете, что были неправы, утверждая, будто я не способен представить себя на его месте?

Я был потрясен. Мысли смешались, и я уже не знал, что мне думать о профессоре Коромийцеве. Кто он – гений или безумец, а может, то и другое одновременно, ибо только безумный гений способен заточить свою копию в сосуд и изучать ее день за днем, не теряя присутствия духа.. Но как бы там ни было – такой человек заслуживал уважения, хотя, безусловно, и не нуждался в нем.

– Простите, недопустимо было судить вас так строго. Беру назад свои слова об ученом сухаре, – признал я.

Профессор решительно протянул мне руку, которую я пожал.

– Давайте обо всем забудем. Я полагаю, на нас обоих повлияла мрачная обстановка моей лаборатории. Думаю, лучше продолжить разговор на свежем воздухе... Вы ведь прежде не были на Эссенциалии?

– Нет.

– В таком случае я с удовольствием стану вашим провожатым. Идемте!

Уже от дверей мы разом обернулись. Homo superior, как и прежде, с упорством безумца смотрел на портрет и даже не повернул камеру, чтобы проводить нас.

– Послушайте, может, это портрет всему виной? Каждую секунду перед его глазами – и он не может забыть ее? Оттого и эта навязчивость мыслей? – повинуясь неожиданному импульсу, спросил я. – Тонкогубая неумная женщина, завладевшая мыслями homo superior, опутавшая все его сознание, – разве что-то может быть губительнее?

– Вы так считаете? – тихо спросил профессор.

– Думаю, да. Лично мне было бы невыносимо иметь рядом портрет недосягаемой женщины, – сказал я.

Профессор задумался, взволнованно заходил по лаборатории, а потом, остановившись, с видом какой-то мучительной решимости дернул себя за бороду.

– Возможно, вы и правы, Тит. Лучше с корнем выдрать прошлое, чтобы освободить место для будущего. В конце концов он мужчина – и должен справиться! Хорошо, что вы сказали это, – без вас я бы еще долго сомневался.

Коромийцев шагнул к стене и, сняв с нее портрет, решительно бросил его в мусоросжигатель. Фотография вспыхнула и мигом обратилась в пепел.

– Зачем вы сожгли его? – ахнул я.

– Так будет лучше. Все сразу – и нет пути назад! – твердо сказал профессор.

Я увидел, каким бледным стало его лицо, и подумал о том, что он и сам не изжил чувство к этой женщине.

Оставшуюся часть дня мы потратили на осмотр Эссенциалии, которая оказалась тихим провинциальным миром – пыльным, жарким и лишенным ярких красок. Взгляду было совершенно не на чем остановиться – разве что на многочисленных рытвинах от упавших метеоритов, среди которых встречались и многометровые котлованы, и совсем маленькие. Растительность чахлая; архитектура отсутствовала, если не называть этим громким словом торчащие из-под земли бронированные крыши; даже собаки ленились лаять, а лишь грустно смотрели из-за заборов.

Достопримечательностей на планете тоже не было, если не считать осыпавшейся каменной стены, о которой много лет велись горячие споры: является ли она памятником древнейшей працивилизации или просто природным недоразумением? Лично я склоняюсь ко второй версии, хотя все местные жители с пеной у рта отстаивают первую. Я могу их понять: нужно же беднягам хоть чем-то гордиться, если уж им достался такой тусклый мир.

К тому же профессор Коромийцев оказался никуда не годным экскурсоводом. Будучи узким специалистом, он совсем не знал планеты, на которой жил, затруднялся ответить на простейшие вопросы и плутал в городе, из чего я заключил, что последние десять-двадцать лет он выбирался только в университет, находившийся в трех кварталах от его дома.

В конце концов, махнув рукой на познавательную программу, мы засели в небольшом ресторанчике, и профессор заказал для меня местный деликатес – перченые лапки крусликов под винным соусом – дрянь, надо сказать, ужасная, зато винный соус был неплох.

Когда мы вышли из ресторана, то обнаружили, что профессорский флаерс разбит прямым попаданием метеорита. Я огорчился, но Коромийцев лишь пожал плечами, сказав, что это здесь дело обычное.

Пришлось возвращаться домой пешком. Ночное небо полыхало от сотен метеоритов – мелких и крупных. Падающие камни прочерчивали в атмосфере яркий след – некоторые, поменьше, сгорали, а иные врезались в планету, отчего поминутно ощущалось дрожание коры. Страшно было подумать, что произойдет, если метеорит упадет на нас, но, видя, что профессор спокоен, я и сам успокоился.

Ночь я провел плохо, никак не мог улечься, ворочался и несколько раз выбегал на улицу, потому что мне все время мерещилось, что мою ракету разбило метеоритами. Однако ракета оказывалась цела, и я успокаивался, соображая, что, исходя из принципа моей невезучести, если «Блин» и сплющит космическим обломком, то лишь вместе со мной.

Более-менее крепко я заснул только под утро, и то ненадолго, потому что почти тотчас кто-то стал трясти меня за плечо. Открыв глаза, я увидел Коромийцева. Он был в халате, босой, с взлохмаченными волосами и безумным взглядом. Я мгновенно стряхнул с себя остатки сна:

– Что случилось, профессор?

Он схватил меня за руку и потащил по ступенькам вниз. По пути Коромийцев что-то невнятно бормотал про эстрогены и кортизол, содержание которых превысило норму в сотни раз, и дважды назвал себя тупицей и самонадеянным ослом. В голосе профессора, если мне это не почудилось, слышались слезы.

Мы ввалились в подвал.

Видеокамера человека совершеннейшего была устремлена в то место на стене, где на обоях еще сохранился светлый прямоугольник. Секундой позже я увидел, что стрелка осциллографа, скользя по бумаге, проводит идеально ровную прямую. Homo superior не перенес разлуки с последним, что привязывало его к жизни, – с фотографией.

Насколько я знаю, это единственный случай, когда кто-то действительно умер от любви.

Если вы когда-либо сталкивались с подвыпившими и буянившими астронавтами, то наверняка удивлялись, почему они, размахивая заводными рукоятками от ракет, нет-нет да и упомянут туманность Ориона – причем в контексте отсылания туда друг друга далеко и надолго.