Пластичность мозга: Потрясающие факты о том, как мысли способны менять структуру и функции нашего мозга - читать онлайн книгу. Автор: Норман Дойдж cтр.№ 62

Шварц и его команда провели сканирование мозга выздоровевших пациентов. Они выяснили, что те три части мозга, которые были «блокированы», начали активироваться обычным образом — раздельно. Блокировка мозга была снята.

* * *

Однажды я ужинал со своей знакомой, которую я буду называть Эммой, ее мужем-писателем Теодором и несколькими другими писателями.

Сейчас Эмме около сорока лет. Когда ей было 23 года, у нее возникла спонтанная генетическая мутация, ставшая причиной развития заболевания, называемого пигментный ретинит, которое вызывает отмирание клеток сетчатки глаза. Через пять лет она полностью ослепла, и у нее появилась собака-поводырь, лабрадор по кличке Мэтти.

Слепота Эммы изменила ее мозг и всю ее жизнь. Некоторые из присутствующих на ужине интересовались литературой, но Эмма, с тех пор как ослепла, прочитала гораздо больше, чем любой из нас. Специальная машина для незрячих, разработанная компанией Kurzweil Educational Systems, монотонно читает ей вслух, делая паузы для выделения запятых, останавливаясь для выделения абзацев и повышая тон для выделения вопросов. Этот компьютерный голос звучит так быстро, что я не могу разобрать ни одного слова. Однако Эмма постепенно училась слушать его на все большей и большей скорости, так что теперь она читает около 340 слов в минуту и занимается изучением всех классиков мировой литературы. «Я выбираю автора и читаю все, что он написал, а потом перехожу к следующему». Она прочитала всего Достоевского (это ее любимый писатель), Гоголя, Толстого, Тургенева, Диккенса, Честертона, Бальзака, Гюго, Золя, Флобера, Пруста, Стендаля и многих других. Недавно она прочитала три романа Троллопа за один день. Однажды она спросила меня, как это может быть, что теперь она читает гораздо быстрее, чем делала это до того, как ослепла.

Я предположил, что ее обширная зрительная зона коры головного мозга, которая больше не обрабатывает информацию, поступающую от органов зрения, приняла на себя обработку слуховой информации.

В тот вечер, когда мы вместе ужинали, Эмма задала мне вопрос о том, не знаю ли я что-нибудь о потребности неоднократно что-то перепроверять. Она рассказала, что нередко ей очень сложно выйти из дома, потому что она все время проверяет плиту и замки. Раньше, когда она еще ходила в офис, бывали случаи, когда она отправлялась на работу, проходила половину пути, а затем была вынуждена вернуться назад, чтобы убедиться, хорошо ли закрыта дверь. Оказавшись снова дома, она чувствовала необходимость убедиться в том, что плита, электрические приборы и вода выключены. После этого она уходила, затем повторяла весь цикл еще несколько раз, все время стараясь подавить это навязчивое стремление. Она рассказала, что в детстве она чувствовала беспокойство в присутствии своего авторитарного отца. Когда она уехала из родительского дома, то беспокойство прошло, но она заметила, что ему на смену пришло это стремление все проверять, которое постоянно усиливалось.

Я рассказал ей теорию блокировки мозга. Я сказал ей, что нередко мы проверяем и перепроверяем бытовые приборы, не задумываясь об этом. Поэтому я предложил ей проверять каждый раз что-либо одно, и только один раз, но с максимальной тщательностью.

Когда я встретился с ней в следующий раз, она была очень довольна. «Мне уже лучше, — сказала она. — Теперь я проверяю что-либо один раз, а затем двигаюсь дальше. Я все еще чувствую навязчивое стремление, но я сопротивляюсь ему, и тогда оно проходит. И чем больше я тренируюсь, тем быстрее оно проходит».

Она бросила на мужа шутливо-грозный взгляд. В тот вечер, когда мы обсуждали с Эммой ее привычку все проверять, он пошутил, что невежливо докучать психиатру рассказами о своих неврозах во время ужина.

«Теодор, — сказала она, — я вовсе не сумасшедшая. Дело в том, что раньше мой мозг вовремя не переворачивал страницу».

Когда мы хотим достичь гармонии в наших чувствах, нейропластичность — это благословение; если же она служит боли, то может превратиться в проклятие.

Именно об этом мы поговорим в данной главе, а нашим проводником в мире боли станет один из самых вдохновляющих специалистов по нейропластичности Вилейанур Субраманиан Рамачандран. Рамачандран родился в Мадрасе в Индии. Он — невролог индусского происхождения и настоящий реликт науки XIX века, решающий дилеммы века XXI.

Рамачандран — доктор медицинских наук, специалист по неврологии, получивший степень доктора философии в Тринити-колледже Кембриджского университета. Мы встретились с ним в Сан-Диего, где он руководит Центром мозга и познания при Калифорнийском университете. У «Рамы» черные вьющиеся волосы, и он носит черную кожаную куртку. У него низкий, глубокий голос и британский акцент; однако когда он возбужден, его «г» звучит как длинная барабанная дробь.

В то время как работа многих специалистов по нейропластичности направлена на то, чтобы помочь людям в формировании или восстановлении навыков — чтения, движения или преодоления проблем в обучении, — Рамачандран использует пластичность для перестройки нашего сознания. Он доказывает, что мы можем реорганизовать свой мозг с помощью достаточно непродолжительного, безболезненного лечения, в основе которого лежит использование воображения и восприятия.

Кабинет Рамачандрана заполнен не современным оборудованием, а простыми приборами XIX века, теми мелкими изобретениями, которые пробуждают у детей интерес к науке. Среди них стереоскоп — оптический прибор, который делает «объемными» два изображения одной и той же сцены, сфотографированной с двух точек. Еще там можно найти магнитное устройство, которое когда-то использовали для лечения истерического невроза; несколько зеркал, похожих на те, что встречаются в «павильонах смеха»; старинные увеличительные стекла, окаменелости и заспиртованный мозг подростка. Кроме того, в кабинете есть бюст Фрейда, портрет Дарвина и несколько произведений индийского искусства.

Так может выглядеть кабинет только одного человека — Шерлока Холмса современной неврологии B. C. Рамачандрана. Он похож на детектива, который в одиночку раскрывает загадки одну за раз, словно не подозревая о том, что современная наука строится на масштабных статистических исследованиях. Он уверен в том, что индивидуальные случаи способны внести свой вклад в развитие науки. Вот что он говорит по этому поводу: «Представьте, что я привожу к скептически настроенному ученому свинью, настаивая на том, что она может говорить по-английски, затем делаю взмах рукой, и свинья начинает говорить. Будет ли разумным со стороны скептика заявить: „Но это только одна свинья, Рамачандран. Покажи мне еще одну, и, возможно, я поверю тебе!“»

Он неоднократно доказывал, что, объясняя неврологические «курьезы», можно пролить свет на функционирование нормального мозга. «Я ненавижу столпотворение в науке», — говорит он мне. Он также не любит большие научные совещания: «Я говорю своим студентам, что, посещая такие мероприятия, они должны смотреть, в какую сторону повернуты головы их участников, чтобы пойти в противоположном направлении. Никогда не поддавайтесь стадному инстинкту».