Будни хирурга. Человек среди людей - читать онлайн книгу. Автор: Федор Углов cтр.№ 24

Впрочем, мало-помалу и мы втянулись в разговор — ухитрялись по ходу беседы вставлять междометия, а то и по нескольку словечек — поэт воспламенялся от наших слов и говорил ещё горячее.

— А вас, Фёдор Григорьевич, к себе зову. Недуги одолевают. Сплю плохо. С чего бы это?

— Трудно так сразу…

— С вечера засыпаю быстро. Отговорю по телефону вот с ихним братом… — он кивнул на Петра Трофимовича, — с редакторами. И валюсь пластом. А в три часа просыпаюсь. И хоть тресни, глаз не сомкну.

— Телефонные разговоры на ночь, возбуждение… — пытаюсь подать совет, но поэт продолжает:

— А то вот ещё поясница примется. О-о-о!.. Боли адские. Вы бы меня посмотрели.

— Пожалуйста. К вашим услугам.

— У жены моей букет болезней. И не перечтешь…

— Пожалуйста. Посмотрим, пообследуем…

— И тёща нездорова. Мается, бедная…

Поэт перечисляет всех своих родственников, жестами изображает их страдания — и разговор о каждом заканчивает энергичным словечком; при этом об эстетике и деликатности он мало заботится, крутые словечки его напоминают мне какой-то профессиональный жаргон — не то сплавщиков леса в Сибири, не то беглых бродяг; они так же вот одним крепким полубранным словцом умели обрисовать своё положение или давали характеристики людям. Я в конце беседы с поэтом уже не пытался давать советы, не говорил «пожалуйста», а лишь кивал да все чаще поглядывал на Петра Трофимовича, который слушал его снисходительно, с затаённой, едва сдерживаемой улыбкой.

Но вот мы отобедали и стали прощаться.

Вернувшись в номер, я растворил балкон и стал смотреть на площадь, прилегающую к гостинице. К машине, стоявшей неподалёку от входа в гостиницу, направлялись двое. Без труда узнал в них Петра Трофимовича и поэта. Пётр Трофимович шел прямо, широким, уверенным шагом, а поэт трусил за ним и все говорил, говорил — он то наклонялся к спутнику, то забегал вперёд, заглядывая в лицо Петру Трофимовичу, и тогда походил на сытого, дорого одетого лакея. Он поспешно растворил дверцу машины, а сам забежал с другой стороны, сел за руль. Они уехали, а я ещё долго смотрел им вслед и думал о своих новых знакомых, о Петре Трофимовиче и о его приятеле, имени которого я тут приводить не стану, и не потому, что опасаюсь его неудовольствия, чьей-то молвы, — нет, я слишком его мало знаю, чтобы выносить резкое, отрицательное суждение. А именно такое суждение мне хочется сказать об этом человеке. И разумеется, не по одному только впечатлению от первой встречи.

В тот день, оставшись один в номере, я больше думал о поэте, чем о Петре Трофимовиче, с которым давно хотел познакомиться. Меня поразило явное пренебрежение, с которым оглядывал меня поэт в первые минуты нашей встречи, до тех пор, пока, представляя меня, Пётр Трофимович не назвал мои титулы — академик, директор института… и так далее. Поэт при этих словах преобразился, поднял на меня милостивый взгляд, и в его неспокойных глазах замелькал огонек приязни. Впрочем, он хоть и обращался ко мне с вопросами, но вся его беседа, жесты, поза, особенно когда он заговорил с Петром Трофимовичем, выдавали в нём угодливость, прикрываемую нарочито упрощенными грубоватыми словами. Я, конечно, им не возмущался, я жалел поэта. Льстивую душонку горько видеть и в рядовом человеке, а когда порок этот замечаешь в человеке заметном, становится больно.

Я всегда ценил в человеке независимость характера, умение ни в чем и ни при каких обстоятельствах не уронить чувства собственного достоинства.

А ещё мне нравится в людях простота. Простота, безыскусственность — первые свойства, которые свидетельствуют о красоте человека, его силе. Я недавно прочитал небольшую книжку личного шофёра В.И. Ленина С.К. Гиля «Шесть лет с В.И. Лениным». Одна глава в этой книге так и называется: «Скромный и простой», в ней Гиль пишет:

«Владимир Ильич… никогда и ничем не выделялся из толпы, одевался чрезвычайно скромно, в обращении с сотрудниками и подчинёнными был естественно прост.

Крестьяне-ходоки, приходившие к Ильичу за сотни, даже за тысячи километров, волновавшиеся перед входом в кабинет Ленина, выходили из него ободрёнными, повеселевшими.

— До чего прост, до чего добр! — говорили ходоки. — Вот это человек!

Мне неоднократно приходилось наблюдать, как тихо и незаметно появлялся Владимир Ильич на многолюдных митингах, как скромно пробирался он на сцену или подмостки, хотя уже через минуту тысячи рук восторженно аплодировали ему, узнав, кто этот небольшого роста человек в старомодном пальто и обыкновенной кепке».

В поэте же меня поразило не столько отсутствие скромности и простоты, сколько, повторяю, угодливость.

У меня в тот день были другие дела, требовалось дописать статью в журнал, но я не мог не думать о поразившем меня наблюдении. Казалось бы, чего он мне — встретились и разошлись и никогда больше не увидимся, но нет: мне всё вспоминалась беседа в ресторане, слышался голос поэта.

Позвонил своему старому знакомому литератору, когда-то лечившемуся у меня.

— Ах, так вы познакомились с Карпом! Кто же его не знает!

— Карп? Почему Карп?.. Да нет же… — Я назвал фамилию.

— Ну верно! Он и есть. Да только мы называем его Карпом. Почему?.. Не знаю. Может, оттого, что он жирный, как карп, и благополучный, и скользкий — не знаю, да только Карп да Карп — так и называем. Чёрт знает как, но умеют люди! Я вот не умею, и Пётр Трофимович не умеет. Рекламы у него нет, зато читатель. Уж читатель у него есть. А письма, письма… Пусть он вам письма читателей покажет. Эх, Фёдор Григорьевич! Для нашего брата сочинителя благодарственное письмо от читателя важно. Получишь такое — и небо золотым покажется. Писатель ведь не критику, а читателю душу свою несёт. А Карп — он что ж, он для своей потребы живёт, он жир нагуливает. — Литератор вздохнул в трубку, а затем, как бы извиняясь за резкие суждения, и уже менее воодушевлённо продолжал: — Карп, конечно, поэт, но в прошлом писал неплохие стихи, бичевал пороки, отрицал чего-то, утверждал — у него были идеалы. Теперь не то, стихи у него пошли пресные. Лежат его книжечки в магазинах. В дружбу лезет только к сильным мира сего — особенно главных редакторов обожает. Да и с Петром Трофимовичем он рядом потому же. Вот не будет Пётр Трофимович главным редактором, и Карпа след простынет.

Это уж так! Давно замечено.

Жестокий суд произнёс над Карпом мой бывший пациент, но вскоре случай меня убедил в справедливости его слов. Приехал я во второй раз в Москву и вновь позвонил Петру Трофимовичу. Тот обрадовался моему звонку и пригласил меня к себе на дачу. Дача у него небольшая, но уютная, с хорошо спланированным участком. Я попал в дачный писательский городок — здесь поблизости находилась и дача Карпа, и некоторых других известных и малоизвестных литераторов.

Пожалуй, с час, а то и два мы с хозяином гуляли по усадьбе, сидели в кабинете, и только потом я узнал, что супруга Петра Трофимовича Нина Андреевна больна и лежит тут же, на даче, в своей комнате. У неё болело в области живота, и приезжавшие каждый день врачи «Скорой помощи» не могли установить характер болезни. И на этот раз, посмотрев на часы, Пётр Трофимович сказал: