Доктрина шока - читать онлайн книгу. Автор: Наоми Кляйн cтр.№ 89

В итоге гнев индонезийцев обратился на Сухарто и президентский дворец. Три десятилетия индонезийцы хранили в памяти ту кровавую бойню, которая привела Сухарто к власти, эти воспоминания освежали периодические убийства в провинциях и на Восточном Тиморе. Скрытая ненависть к Сухарто тлела все это время внутри, но МВФ разжег пламя — парадоксальным образом это произошло, когда фонд потребовал поднять цены на бензин. И тогда индонезийцы поднялись и скинули Сухарто.

Подобно человеку, ведущему допросы в тюрьме, МВФ использовал резкую боль кризиса, чтобы сломить волю «азиатских тигров» и привести страны к состоянию полной покорности. Но в руководствах по допросам ЦРУ говорится, что этот процесс может зайти слишком далеко: если применить слишком много боли, допрашивающий может столкнуться не с регрессией и покорностью, а с верой в себя и сопротивлением. В Индонезии боль пересекла границу, шоковая терапия зашла слишком далеко, и это вызвало ответный удар, который нам уже хорошо знаком, скажем, по Боливии или Ираку.

Однако крестоносцы свободного рынка плохо усваивают уроки, когда речь идет о побочных последствиях применения их программ. Единственный урок, который они вынесли из крайне выгодной распродажи богатств Азии, по-видимому, заключается в еще большей приверженности доктрине шока, это очередной раз (как будто тут нужны еще доказательства) продемонстрировало, что подлинная катастрофа, глубокая дезориентация общества являются лучшим средством для покорения новых рубежей. Через несколько лет после кризиса в его кульминации некоторые известные комментаторы готовы были даже заявить, что события в Азии, несмотря на их опустошительное действие, — это худо, которое обернулось добром. Так, журнал The Economist пишет: «Южной Корее понадобилось пережить кризис, чтобы из страны, ориентированной вовнутрь себя, превратиться в государство, открытое к иностранному капиталу, изменениям и конкуренции». А Томас Фридман в своем бестселлере «Лексус и оливковое дерево» заявил, что происходившее в Азии вообще не было кризисом: «Я думаю, что глобализация оказала нам всем услугу, когда в 1990-х смела экономические системы Таиланда, Кореи, Малайзии, Индонезии, Мексики, России и Бразилии, потому что она обнажила множество порочных практик и общественных институтов». К этому он добавляет: «В моей книге разоблачение кумовского капитализма Кореи не представлено как кризис» . А в своей колонке в газете New York Times он поддерживает вторжение в Ирак, опираясь на ту же логику, только на этот раз сметать экономическую систему будет уже не рынок валюты, а крылатые ракеты. Азиатский кризис действительно продемонстрировал, насколько удобно использовать катастрофу. Но одновременно ужасающие последствия падения рынка и циничная реакция Запада вызвали мощное движение протеста.

Капиталы транснациональных корпораций проникли в Азию, но это вызвало ответное возмущение, которое уже было направлено непосредственно на институты, распространяющие идеологию неограниченного капитализма. Как об этом сообщает на удивление уравновешенная редакционная статья в газете Financial Times, Азия стала «предупредительным сигналом о том, что людям не нравится капитализм и силы глобализации начинают их беспокоить. Азиатский кризис продемонстрировал: даже самые успешные страны вынуждены встать на колени в результате оттока капитала. И людей приводит в ярость мысль о том, что прихоть таинственных фондов может привести к массовому обнищанию населения на другом конце мира» .

В отличие от бывшего Советского Союза, где запланированное обнищание при шоковой терапии можно было объяснить «болезненным переходом» от коммунизма к рыночной демократии, кризис в Азии был прямым результатом глобального рынка. Но первосвященники глобализации реагировали на эту катастрофу лишь одним образом: они хотели, чтобы боль стала еще сильнее.

В итоге подобные миссии утратили комфорт анонимного существования, которым пользовались прежде. Сотрудник МВФ Стенли Фишер вспоминает об «атмосфере циркового представления» вокруг отеля «Хилтон» в Сеуле, когда он посещал Южную Корею на ранней стадии переговоров: «Я оказался запертым в своем номере в отеле и не мог выйти, потому что стоило мне открыть дверь, за ней оказывалось 10 тысяч фотографов». Как вспоминает другой очевидец, чтобы добраться до банкетного зала, где проходили переговоры, представители МВФ вынуждены были «идти в обход, к черному ходу, для чего нужно было подняться и спуститься на несколько этажей и пройти через большую кухню "Хилтона"» . В те времена руководящие работники МВФ еще не привыкли к подобному вниманию. В последующие годы заключение в номерах пятизвездочных отелей и центрах для конференций стало обычной историей для эмиссаров «вашингтонского консенсуса», как и массовые протесты по поводу их собраний по всему миру.

После 1998 года применять шоковую терапию для покорения стран обычными методами МВФ — с помощью запугивания или давления на торговых саммитах — становилось все сложнее. Новое настроение исходило от стран Юга, и оно впервые ярко себя показало в Сиэтле в 1999 году, когда были сорваны переговоры Всемирной торговой организации. СМИ в основном рассказывали о молодых демонстрантах, но настоящий бунт произошел на самой конференции, когда развивающиеся страны создали блок, позволивший воспротивиться требованиям о дальнейших уступках в торговле, в то время как Европа и США продолжают субсидировать и защищать своих внутренних производителей.

Тогда еще можно было увидеть в этом происшествии в Сиэтле незначительную остановку на фоне постоянного поступательного движения корпоративизма. Но несколько последующих лет показали, что ситуация достаточно серьезна: амбициозные планы правительства США по созданию единой зоны свободной торговли по всему Азиатско-Тихоокеанскому региону были оставлены, ни к чему не привели и переговоры глобальных инвесторов о создании зон свободной торговли в Северной и Южной Америке, от Аляски до Чили.

И, возможно, самым значительным следствием зарождения так называемого антиглобализационного движения было то, что чикагская идеология оказалась в самом центре международных споров. На короткий момент в начале нового тысячелетия никакой неотложный кризис не отвлекал внимания: долговые шоки потеряли остроту, «переходы» совершились, а новая глобальная война еще не началась. Оставалась реальная история крестового похода за свободный рынок: удручающие факты социального неравенства, коррупции и деградации в тех странах, которые одна за другой следовали совету Фридмана, совету, который много лет назад он дал Пиночету, сказав, что это ошибка — пытаться «делать добро с помощью денег других людей».

Оглядываясь на недавнее прошлое, можно отметить удивительный факт: период монополии капитализма, когда ему не надо было сражаться с другими идеологиями или противниками, продолжался крайне недолго — всего восемь лет, от краха Советского Союза в 1991 году до краха переговоров ВТО в 1999 году. Но появление оппозиции не ослабило желания продвигать далее эти невероятно выгодные программы, только теперь их сторонники использовали волны страха и дезориентации, которые порождали еще более ужасные виды шока, чем раньше.

Творческое разрушение — так нас можно назвать, мы это делаем как в собственном обществе, так и за границей. Мы разрываем на клочки старый порядок ежедневно: в бизнесе, науке, литературе, искусстве, архитектуре и кино, а также в политике и законодательстве... Они должны нападать на нас, чтобы выжить, так и мы должны разрушать их, чтобы выполнять нашу историческую миссию.