Трансформация войны - читать онлайн книгу. Автор: Мартин ван Кревельд cтр.№ 58

В некоторых примитивных обществах главной целью войны было заполучить живых пленников, чтобы потом бросить их в котел. Известно достаточно случаев, когда крайняя нужда заставляла людей питаться человеческим мясом, однако они не имеют ничего общего с войной. Исторически большинство племен, которые практиковали каннибализм на регулярной основе, делали это не из-за голода; а сама эта мысль, когда ее затрагивали антропологи, зачастую встречала лишь насмешки. Куда бы мы ни посмотрели — на Бразилию ли доколумбовой эпохи, Дагомею XVIII в. или острова Фиджи в XIX столетии, — убитых воинов не съедали немедленно, то же относится и к пленникам. Вместо этого они должны были играть роль piece de resistance [49] в празднествах, посвященных победе. В той степени, в какой эти празднования вообще имели под собой рациональные основания, последние часто состояли в желании победителей приобрести качества убитого врага, такие, как храбрость. И в Дагомее, и на островах Фиджи этот ход мысли привел к тому, что в случаях, когда пленник не отличался храбростью, устраивали сложные обряды с целью наделить его этим качеством.

Главной целью, ради которой воевали представители высокоразвитых цивилизаций Центральной Америки, позже уничтоженных Кортесом, тоже были пленники, которых брали в огромных количествах. Однако в этом случае пленников ожидала иная судьба, нежели быть зажаренными на костре. Вместо этого их использовали — если такая фраза уместна, поскольку, по всей видимости, все происходило не без их содействия — в жертвоприношениях. Кровь их сердец должна была оплодотворить и обновить Вселенную. Чем храбрее был пленник, тем более он был ценен. Особенно выдающихся держали живыми до одного года, с ними хорошо обращались и одновременно подвергали сложным ритуалам, целью которых было подготовить плененных к предназначенной для них роли. Сами жертвоприношения носили ритуальный характер, их значимость зависела от того, какому богу предназначалась жертва. На жертвоприношения главным богам собиралось огромное число народу, они сопровождались такой пышностью и торжественностью, какую только могли обеспечить эти общества. Акт жертвоприношения был настолько важен для выживания общества, что в отсутствие обычных конфликтов устраивались особые «цветочные войны», во время которых знатные ацтеки сражались друг с другом ради того, чтобы определить будущую жертву. Даже столкнувшись с европейцами, индейцы больше старались пленить своих противников, нежели их убить, — считается, что этот факт сыграл определенную роль в гибели этих аборигенных народностей.

Не следует думать, что только далекие, экзотические народы воевали ради целей, которые кажутся нам непостижимыми. В библейской книге Судей рассказывается история о том, как народ Израиля начал войну, чтобы отомстить за женщину, наложницу одного левита, над которой надругались жители города Гива. В результате этого погибли десятки тысяч человек и было почти уничтожено колено Вениаминово. Западная цивилизация начинается с момента, когда для того, чтобы вернуть женщину, которая по собственной воле последовала за своим любовником, отправилась тысяча кораблей: началась война, длившаяся десять лет и завершившаяся разграблением царского города. Не так много времени прошло с тех пор, как добропорядочные европейцы, будучи не в состоянии договориться о том, пресуществляются ли вино и хлеб в тело и кровь Господни (или наоборот), попытались разрешить данный вопрос с помощью взаимной резни. Конечно, сейчас все эти цели, как и многие другие, можно поместить в рубрику «интересов». Однако не следует забывать слова немецкого мыслителя XVIII в. Иоганна Готфрида Гердера, которого мы цитировали в начале этого раздела: «Когда значение термина расширяется настолько, что начинает означать все, что угодно, настает такой момент, когда он не значит ровным счетом ничего».

Сегодня мы принимаем как очевидную данность утверждение, что главной целью, ради которой ведутся войны, является установление контроля над какой-либо территорией. Однако антропологи часто отмечают, что у кочевых и полукочевых племен, которые живут в пустынях или джунглях, обычно отсутствует само понятие территориальности. Скорее наоборот, распространенная там точка зрения прямо противоположна нашей: не территория принадлежит народу, а народ принадлежит определенной территории. Поскольку духи умерших предков, придававшие смысл жизни племени, были привязаны к определенным участкам земли, о завоеваниях не могло быть и речи. Опять же, если племя вдруг решало расширить свою территорию, оно не имело уполномоченного правительства и постоянной военной организации, которые были необходимы, чтобы захватить новую территорию и удерживать ее под контролем. Поэтому, если вооруженные конфликты и имели территориальную основу, то в связи с правами доступа к пастбищам, источникам воды и т. п. Каковыми бы ни были интересы, во имя которых члены этих племен убивали друг друга, они не включали, да и не могли включать в себя «завоевание» в нашем понимании этого слова. Если смотреть под таким углом зрения, то, начиная с австралийских аборигенов, племен бассейна Амазонки и до «охотников за головами» из Западной Гвинеи, их деятельность вовсе не была войной, а представляла собой простую последовательность вооруженных набегов.

Похожие представления преобладали и в классической Греции, где полис являлся не только политической, но и религиозной единицей. Считалось, что каждый автохтонный город-государство, т. е. расположенный на территории Греции и не являвшийся колонией других городов, получил свою территорию прямо из рук одного из богов. При таком положении дел обычно «оправдательной причиной» (цитируя Фукидида), по которой города-государства воевали друг с другом, была необходимость помочь союзнику или отомстить за нанесенное оскорбление. Конечно, случалось и так, что земли, лежащие на границе двух городов, становились предметом спора и были причиной серии повторяющихся вооруженных конфликтов. В частности, в период с 431 по 404 г. до н. э. войны между самими греками приводили к разрушению целых городов и полному уничтожению или обращению в рабство их населения. Однако даже в таких крайних случаях речь не шла о завоевании или присоединении новых освободившихся территорий. Даже Мессена, родина илотов и самый жалкий из всех городов-государств, никогда не была аннексирована спартанцами, а лишь порабощена. Когда афиняне разграбили и сравняли с землей Мелос, они не присоединили эту землю к своей «национальной территории», а основали новый полис, состоящий из колонистов (kleruchoi), которые были посланы для того, чтобы занять место коренных жителей. Платон в «Государстве» сравнивает отношения между «исконными» городами (метрополиями) и их колониями с отношениями между родителями и детьми. С течением времени связи между «матерью» и «дочерью» обычно становились все более слабыми, до тех пор, пока последняя не становилась почти полностью независимой.

Современный читатель не должен заблуждаться, думая, что нежелание городов-государств завоевывать и присоединять земли друг друга было всего лишь странной причудой, не имевшей особого практического значения. В действительности, всю историю классической Греции и факт, что ей не удавалось объединить силы даже перед лицом грозной опасности извне, можно понять только в связи с тем образом мышления, в соответствии с которым полис и территория, на которой он находился, считались неприкосновенными. Поскольку каждый независимый город-государство претендовал на происхождение в результате божественного декрета, в игру вступали не только люди, но и боги; расстаться с политической независимостью означало отказаться от своей религии, и наоборот. Таким образом, самое большее, что могли предпринять большинство греческих городов-государств с целью формирования более крупных политических образований, это создавать союзы, такие, как Пелопонесский союз, Делосский союз, а позднее — Этолийский и Ахейский союзы. Многие такие союзы начинались как многополюсные оборонительные организации, а заканчивались доминированием в них единственного сильного города. Нередко с течением времени членство в этих союзах становилось обязательным, и попытки выхода воспринимались как мятеж. И все же они так и не стали государствами или империями в нашем понимании этих слов.