Столетняя война. Леопард против лилии - читать онлайн книгу. Автор: Наталия Басовская cтр.№ 71

В отличие от проблем Столетней войны, по которым можно говорить о сложившейся историографии, о разности английских и французских концепций [189] , история англо-французских отношений в XII—XIII вв. не разработана как специальная тема. Этот сюжет возникает с той или иной степенью полноты в трудах английских и французских историков по более широким вопросам, – например, по истории Европы, Англии и Франции соответствующего периода, в работах, посвященных деятельности отдельных представителей правящих династий и т. п. Наиболее близко подходят к изучению непосредственно англофранцузских противоречий те английские медиевисты, которые в течение последних десятилетий начали уделять заметное внимание английским владениям на континенте. В совокупности с самой Англией этот комплекс земель получил в историографии условное название «Анжуйской империи». Современные английские историки (например, М. Клэнчи и Д. Джиллингхэм) увлеченно рассуждают и спорят об этой «империи», созданной графами Анжуйскими. Клэнчи считает «Анжуйскую империю» всего-навсего комплексом семейных владений Генриха II Плантагенета, «гипотетическим» политическим образованием, не существовавшим реально [190] . Подлинный расцвет Англии начался, по мнению автора, лишь после того, как ее правители отодвинули континентальную политику на второй план (конец правления Генриха III). Многое здесь представляется неточным – и прежде всего мысль о том, что континентальная политика перестала сильно занимать Плантагенетов еще в XIII в. Но важен и симптоматичен факт интереса автора к этому сюжету, совсем не занимавшему английских историков в прошлом.

В отличие от Клэнчи, Д. Джиллингхэм рассматривает «Анжуйскую империю» как абсолютно реальное и относительно прочное государственное образование, которое во второй половине XII в. играло ведущую роль в Западной Европе [191] . Распад «империи» этот автор объясняет случайными, по его мнению, обстоятельствами – в первую очередь политическими ошибками английского короля Иоанна Безземельного [192] . Окажись в начале XIII в. на троне Англии более дальновидный правитель, судьба «империи» (а значит, и Английского королевства) была бы совсем иной. При наличии существенной разницы в оценке степени «реальности» так называемой «Анжуйской империи» оба автора близки в основном: они размышляют над возможностью более «блестящего» прошлого средневековой Англии, подчеркивают присущую ей давнюю тенденцию к созданию крупного государственного образования, не ограниченного пределами Британских островов. Это свойство современной английской историографии особенно отчетливо отразила популярная статья Р. Бенжамена «Анжуйская империя». Автор определенно пересказывает утвердившийся в Англии за последние десятилетия взгляд на случайно упущенную возможность развития средневекового Английского королевства по пути укрепления крупного государственного образования на континенте и островах, превращения его в мощную империю за счет ослабления Капетингов. «Если бы Иоанн победил, – пишет Бенжамен, – «Анжуйская империя» перешла бы к его сыну, и картина развития европейской истории выглядела бы совсем иначе». [193]

Английской историографии XIX – начала XX в. подобные идеи были чужды [194] . Введение в научный оборот самого термина «Анжуйская империя» и рост внимания к ее судьбе трудно не связать с послевоенной судьбой Англии, с распадом Британской империи и наметившимися националистическими тенденциями в историографии второй половины XX в. Названные явления ощущаются даже в тех работах, которые не отличаются «крайностями» идей Клэнчи или Джиллингхэма. Так, автор основательной монографии о Франции X—XIV вв. Э. Галлам решительно отвергает правомерность использования самого понятия «Анжуйская империя», которое было неведомо современникам Генриха II или Ричарда I [195] . Но и этот труд, отличающийся многими достоинствами, не избавлен от предвзятости при освещении прошлого в отношениях Англии и Франции. Поднявшись над укрепившейся в английской историографии тенденцией к акцентированию прошлого «величия» английской монархии, Галлам все же в конечном счете смыкается с поборниками концепции случайно ускользнувшего шанса сохранить огромные континентальные владения. Судьбу наследства Генриха II решило, по мнению автора, то, что Филипп II Август был «лучшим, чем Иоанн, воином и политиком» [196] . Печатью национального пристрастия Галлам отмечены ее многие оценки: в долгой истории соперничества с Францией английская монархия неизменно выглядит «обиженной», более справедливой и т. п.

Проявление некоторых национальных пристрастий при изучении такой острой темы психологически вполне объяснимо. Нельзя не отметить, что авторские оценки развития противоречий между двумя ведущими западноевропейскими монархиями чаще всего сводятся к формулировке «если бы…» (не погиб Ричард I в 1189 г., Иоанн Безземельный был умнее, Филипп II Август глупее и т. п.). При таком подходе из поля зрения исследователей практически выпадает анализ внутренней структуры межгосударственных отношений.

Отмеченные свойства присущи и некоторым американским работам, непосредственно относящимся к ранней истории отношений между английской и французской монархиями [197] . Авторов занимают вопросы о степени прочности объединения Английского королевства и Нормандии до возникновения «Анжуйской империи» и о том, кого же можно считать создателем «империи» (последних представителей Нормандской династии в Англии или первого Плантагенета?). Опираясь на широкий круг источников XI—XII вв., исследователи приходят к заключению, что в прошлом Западной Европы существовала не только мало известная «Анжуйская империя», но и «Англо-нормандское королевство». Срок жизни последнего – около ста лет: от нормандского завоевания Англии до начала правления Генриха II. В некоторых исследованиях справедливо подчеркивается, что XI—XII вв. были временем, когда в западноевропейском регионе еще не сложились границы между государствами, а разногласия отдельных крупных феодальных правителей способствовали перераспределению территорий и изменению вассальных уз и политических контактов. Тяготение к самостоятельному развитию толкало нормандских баронов к Англии в противовес притязаниям Капетингов. Авторы убедительно показывают, что англо-французское соперничество началось еще до того, как обе монархии сформировались в сильные европейские государства. И в этом они совершенно правы. Что же касается утверждений о том, что «Англо-нормандское королевство» было большей реальностью, чем «Анжуйская империя», и что если бы Генрих II не создал ее в середине XII в., объединение Англии и герцогства Нормандского продолжало бы развиваться и крепнуть [198] , то выглядит это несколько умозрительным и недоказанным. Тем более что аргументация авторов по этим вопросам имеет исключительно юридический характер.