Восстание среднего класса - читать онлайн книгу. Автор: Борис Кагарлицкий cтр.№ 37

Картина западного гражданского общества опирается на такого сознательного, добросовестного бюргера, который очень хорошо понимает, чего он хочет, что имеет и что защищает, который при этом уважает другого бюргера, у которого несколько иные потребности и проблемы. Путем демократического торга они приходят к соглашению, а сам бюргер возвышается над собой и становится чем-то большим, чем просто обыватель, начинает осознавать понятие гражданского интереса и где-то даже может поступиться собственным интересом ради более высокого уровня гражданской ответственности.

Был момент в середине 2000-х годов, когда показалось, и мне в том числе, что у нас пусть медленно, пусть не очень стабильно, но движение идет по этой же схеме. Но в последнее время мой опыт работы с социальными движениями показывает иную, достаточно парадоксальную картину, не похожую на то, что мы видим на Западе.

Когда смотришь на конфликт гаражников в Петербурге, когда власти сносят гаражи, а люди эти гаражи защищают, первое, что ты думаешь, – гаражники встают на защиту своих гаражей, дают бой властям, олигархам, героически сопротивляются. На самом деле картина получается почти обратная. Как раз среди гаражников в Питере лишь меньшинство защищало свои гаражи. Мне говорили, что так или иначе процессом затронуты, допустим, 100 человек, а на защиту, скажем, гаражей вышло 12–15 человек. А вот зато помогать им со всего города съехалась куча всякого народу, которые не имеют никакой материальной заинтересованности в этих гаражах, но которые видят здесь проявление гражданского сопротивления, проявление несправедливости, или им просто власти надоели. Вот тут набирается толпа народу. И эта толпа действительно бросается под бульдозеры, ложится на пути ОМОНа, и потому уже заводит некоторое количество заинтересованных лиц: «Ого! Из-за нашего-то дела люди дерутся с милицией. А почему бы нам тоже им немножечко не помочь».

Очень похожая ситуация с Химкинским лесом. Сколько химчан участвовало в этом сопротивлении и сколько народу со всего города и со всей страны собралось участвовать? В Химках было и есть определенное сопротивление, более того, опрос общественного мнения говорил, что химчане против сноса Химкинского леса, но не более того. Они против и все – сидят дома и по телевизору смотрят, как какие-то анархисты приехали в их город их защищать. Они сидят и сочувствуют этим анархистам, очень за них переживают.

У нас возникло некое извращенное гражданское общество, в котором все наоборот. Но в этом есть что-то очень русское и на самом деле очень возвышенное. Для нас все идет не от частного интереса, когда бюргер возвышается, а ровно противоположным образом. Человек, вдохновленный общими идеями, понемножку начинает понимать, что есть еще частные интересы, которые тоже нужно решать. И это необязательно его личные вопросы. Он просто понимает их значимость.

Это по-своему замечательная черта нашего общества. Солидарность развивается быстрее собственного интереса. Да, это парадокс. Да, это очередная русская загадка, но она объяснима, исходя из нашей истории, культуры и социальной ситуации. Человек, в общем, не очень верит в успех. Если так, то почему он дерется? Ради принципа. Ради принципа человек может бороться даже тогда, когда понимает, что будет побежден. Это замечательная черта, которая в обществе еще осталась и которая дает надежду на будущее.

На протяжении нескольких месяцев я пытаюсь понять ту упорную и агрессивную неадекватность, которая то и дело обнаруживается в российских дискуссиях, посвященных Арабским революциям. Понятное дело, что официальным политологам платят за то, чтобы они рассказывали о вредоносности и бесполезности любых революций. Ясно, что националистические публицисты просто воспроизводят свои расистские предрассудки и фобии, доказывая, что у мусульман и «черных» заведомо ничего хорошего получиться не может. Но те же самые рассуждения под иным идеологическим соусом приходится то и дело слышать от людей, придерживающихся левых взглядов или вовсе не ангажированных политически.

Неадекватность зашкаливает. Ливия, конечно, здесь чемпион по числу ошибочных и просто абсурдных оценок и прогнозов. Прочили победу Каддафи, обещали распад Ливии и войну племен, затем, в тот самый момент, когда западные правительства с облегчением сворачивали операции и отзывали свои флоты, говорили о базах НАТО в этой стране как о чем-то решенном. Пока в ливийской прессе идет дискуссия о необходимости развернуть программу масштабных инвестиций в систему общественного транспорта и обеспечить здравоохранение квалифицированными национальными кадрами, чтобы не зависеть от иностранных специалистов, в России опять же как о чем-то само собой разумеющемся рассказывают, что в Ливии вот-вот начнется приватизация и бесплатная медицина будет ликвидирована. Говорили о разделе ливийской нефти между западными компаниями, как будто не знали, что она была разделена еще при Каддафи, а все, что можно, было его же режимом приватизировано – что и послужило одной из объективных предпосылок восстания. Не только официальная пресса, но и левые издания демонстративно игнорируют сообщения о становлении свободных профсоюзов, забастовках и попытках рабочих участвовать в управлении предприятиями.

После Ливии взялись за Тунис. Здесь увидели на выборах торжество «исламских фундаменталистов», хотя называть так тунисских «Братьев-мусульман», создавших центристскую партию «Ан-Нахда», – примерно то же самое, что путать Ангелу Меркель с Брейвиком на том основании, что они оба ориентируются на «христианские ценности».

Идеологически «Ан-Нахда» выступает за сочетание «исламских ценностей» с либеральной демократией западного типа, беря за образец Партию справедливости и развития (ПСР) турецкого премьер-министра Раджепа Эрдогана. А фактически она является умеренно-консервативной партией, выражающей интересы местной буржуазии, недовольной засильем транснациональных компаний. Зато в упор не разглядели успех левых партий, которые суммарно получили больше голосов, чем сторонники «исламских традиций». Еще несколько недель назад общим местом было утверждение, что левых сил в Тунисе «фактически нет». Теперь, когда выборы не только доказали обратное, но и создали ситуацию, когда в стране вообще невозможно сформировать правительство без участия левых, а сама «Ан-Нахда» обхаживает еврейскую общину, клянется в симпатиях к социальным правам и уговаривает профсоюзы не бастовать, отечественные левые опять демонстративно эти факты проигнорировали.

Обещая «наступление шариата» в Тунисе, отечественные политологи всех оттенков старательно игнорируют тот факт, что прежний режим отнюдь не был чужд исламским ценностям. В конституции президента Бургибы, в основном сохранявшейся и в годы правления Бен Али, использовался мусульманский календарь, в первой статье Основного закона государственной религией Туниса провозглашался ислам, а в статье 38 говорилось, что «религией президента республики является ислам». Бургиба, конечно, исламские нормы не слишком уважал, но одно дело образ жизни правителя, а другое – то, что он устраивает населению. Сам же президент по статье 42 должен приносить присягу, обращаясь к «Всевышнему Аллаху». Формула о том, что шариат является источником законодательства, которая вызвала такой шок, будучи произнесенной кем-то из умеренных политиков в Ливии, была официально провозглашенной нормой в том же «светском» Тунисе. И равноправие женщин было весьма условным. Например, в том же Тунисе закон дискриминировал женщин при получении наследства. Между тем активисты арабских революционных движений подчеркивают, что именно равноправие женщин является одной из главных задач происходящего преобразования. Об этом говорил Назиф Муэлим на октябрьской конференции ИГСО в Москве, об этом пишут в Тунисе и в Ливии.