Политология революции - читать онлайн книгу. Автор: Борис Кагарлицкий cтр.№ 111

Последующие 16 лет сандинистское руководство провело, перестраивая свои виллы и выступая с оппозиционных скамей в парламенте. Тем временем положение в стране ухудшалось. Буржуазные администрации по всем этим показателям оказались не лучше, а многократно хуже сандинистов. К середине 2000-х годов сотни тысяч детей вообще не ходили в школы. Безработица и «частичная занятость» достигли 50 %. Никарагуа оставалась одной из самых бедных стран Латинской Америки, уступая по этому показателю только Гаити. 80 % населения (4,2 млн. из 5,7-миллионного населения) жило менее чем на 2 доллара в день, а 47 % (2,2 млн.) имело менее 1 доллара в день, Кампания по ликвидации неграмотности, проводившаяся сандинистами, была прекращена, и теперь в стране каждый пятый житель не умел ни читать, ни писать. Резко вырос разрыв между богатыми и бедными. Республика накопила огромный внутренний и внешний долг. Часть его была списана иностранными кредиторами как безнадежная.

С каждым годом ностальгия народа по революционному режиму усиливалась, а готовность сандинистских лидеров повторить революционный эксперимент уменьшалась. Каждая новая избирательная кампания фронта оказывалась все более умеренной, а призывы к переменам сменились покаянными рассказами о том, как лидеры революции стыдятся своего прошлого.

Покаяние многим людям идет на пользу. Тем более что никарагуанским политикам есть за что извиняться перед своим народом. Только, как часто бывает, все перепуталось. Больше всего Ортега сожалел теперь не о коррупции и неэффективности своей прошлой администрации, а о недостаточном внимании к семейным ценностям и католической церкви, обещает не проявлять радикализма и не трогать собственность олигархии. На пост вице-президента он выдвинул Хайме Моралеса, банкира и бывшего контрас.

«Официальные лидеры СФНО, — пишет Моника Бальтодано, — ничего не сделали, чтобы остановить ограбление народа, у которого отняли результаты революции, отняли достоинство и надежду на будущее. Хуже того, они сами участвовали в этом ограблении — через государственные посты, которые они сохраняли, через бизнес-структуры находившиеся под их контролем». [479]

Разбуженные победой сандинистов ожидания масс неизбежно натолкнулись на пугливый прагматизм повзрослевших экс-революционеров. Однако на фоне всеобщего политического оживления даже самые умеренные левые Латинской Америки должны были что-то предложить массам. Спасительной идеей становилась экономическая интеграция. Под этим лозунгом можно было демонстрировать дружбу со все более популярным на континенте Чавесом, произносить антиамериканские речи, одновременно ничего не предпринимая для изменения жизни в собственной стране.

Революция ради интеграции?

Идея латиноамериканского единства не нова. Симон Боливар, завоевывая независимость для латиноамериканских республик, верил, что на месте испанских колоний появится не множество разрозненных и часто враждующих между собой государств, а единая семья братских народов, строящих свою судьбу самостоятельно, но совместно. Уже в 1826 году по инициативе Боливара в Панаме собрался континентальный конгресс (Congreso Anfitrionico), где обсуждалась перспектива создания конфедерации иберо-американских народов. Этот конгресс, как отмечает венесуэльский историк Ольмедо Белуче, «был одновременно кульминацией успехов Боливара и началом его поражения». [480] Мечтам Освободителя не суждено было воплотиться в жизнь, хотя, казалось бы, все предпосылки для этого были. Латинскую Америку объединяет испанский язык (за исключением португалоязычной Бразилии), католическая религия, общие исторические корни и сходная культура, в том числе политическая. Все страны региона на протяжении большей части своей истории находились под внешним влиянием — сначала это была европейская метрополия — Испания или Португалия, потом неформальное господство США, экономическое, а порой и политическое.

Попытки объединить континент тоже предпринимались неоднократно. Возникновение Европейского Союза во второй половине XX века оживило мечту об интеграции по тому же образцу Латинской Америки. Практические шаги тоже предпринимались. Наиболее важным из них было создание на юге континента сообщества Mercosur, общего рынка, объединяющего наиболее развитые страны региона — Бразилию, Аргентину, Уругвай и Чили.

Идею интеграции в своей версии предлагают и Соединенные Штаты. В середине 1990-х появилась на свет североамериканская зона свободной торговли NAFTA, а в начале правления Дж. Буша в Вашингтоне были серьезно увлечены идеей создать такую же зону свободной торговли в масштабах всей Америки, Северной и Южной. Правда, в Латинской Америке сразу почувствовали подвох. В конечном счете, идея американской зоны свободной торговли является современной версией пресловутой доктрины Монро, предполагавшей, что страны Западного полушария тесно интегрируются между собой, одновременно противопоставляя себя Старому Свету. На практике это означало монопольное господство североамериканских компаний на рынках менее развитых стран.

Сегодня идея латиноамериканской интеграции возвращается, под именем Боливарианской альтернативы, становясь одним из краеугольных камней стратегии венесуэльского президента Уго Чавеса.

В основе подхода Чавеса лежит трезвое понимание того, что «социализм в одной отдельно взятой стране» заведомо обречен, а революция должна выйти за пределы одного государства, превращаясь в фактор глобального общественного развития, иначе ей грозит вырождение. Президент Венесуэлы не зря, возвращаясь в 2004 году из Москвы, читал «Преданную революцию» Льва Троцкого (книгу, подаренную ему во время тура по Европе кем-то из западных активистов). Идеи Троцкого ложились на его собственную боливарианскую традицию и уроки революций недавнего прошлого — кубинской, чилийской, никарагуанской. Если Венесуэла всерьез собирается двигаться в сторону социализма, надо сделать что-то такое, что гарантирует от повторения советского опыта. Ответ видится в демократической интеграции континента.

Идея интеграции оказалась популярна как в верхах, так и в низах. Североамериканская концепция свободной торговли была отвергнута, но дискуссия вокруг нее спровоцировала интерес к объединительным процессам, поставила их на повестку дня. Никарагуа, Боливия, Эквадор получили руководство, с энтузиазмом поддерживающее идеи Чавеса, по крайней мере — в той части, когда речь идет о создании общих структур во имя экономического и социального развития. К тому же венесуэльская нефть была слишком важна для соседних стран. В условиях высоких энергетических цен она казалась тем экономическим фундаментом, на котором все может быть построено. В дополнение к единой энергетической системе (что, безусловно, выгодно) обсуждалось создание единой валюты, общего банка и совместных программ развития. Уже начала функционировать телекомпания Telesur, создается аналогичное континентальное радио.

Либеральные эксперты тут же заявили, что «создать единую валюту в Латинской Америке нереально: уровень экономического развития у 33 стран региона слишком разный». [481] Однако проблема интеграционного проекта не только в различном уровне экономического развития.