Путь России. Новая опричнина, или Почему не нужно "валить из Рашки" - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Делягин cтр.№ 8

Кстати, о подвалах: один из моих радиослушателей рассказал, что по мере разжигания антисоветской истерии в последние годы все чаще вспоминает рассказы о своем прадеде, который работал в вагонных мастерских, за Ярославским вокзалом в Москве, по 10–12 часов и домой приходил только ночевать. Семья жила в подвале, и из девяти детей выжило только трое последних, которые родились, когда они уже переехали из этого подвала. Потому что в подвале, где они жили, у ребенка не было никаких шансов на выживание.

Если бы нынешние любители царского режима пожили в таких условиях, они, скорее всего, изменили бы политические взгляды. А то большинство из них думают, что при крепостном праве, да и при царизме, были бы только графьями и князьями.

Царизм пал жертвой столкновения, с одной стороны, внешних сил, с другой – внутреннего раздражения и недовольства. И Николай Второй в какой-то момент, вероятно, просто устал и захотел «выйти из боя», а в политике, да еще и в условиях кризиса, это самый надежный способ самоубийства. Ведь принцип бандитских «стрелок» – во всем виноват отсутствующий – слишком часто применяется и, казалось бы, относительно цивилизованными кругами.

* * *

Однако Николай Второй, вероятно, был слишком интеллигентен (или слишком много пил), чтобы понимать это, – и отрекся.

А ведь как царь он являлся помазанником Божьим – и сам в это, скорее всего, свято верил.

Когда же помазанник Божий отрекается от власти, он отрекается тем самым и от Божьего помазания. Это не секретарша, не ночной сторож, которые могут психануть и написать «заявление по собственному желанию». Добровольный личный отказ от Божьего помазания – поступок, который, если и не является святотатством, вполне может привести, если говорить религиозным языком, к богооставленности. Другое дело, что своей смертью он это, по-видимому, искупил.

Сейчас некоторые монархически настроенные историки говорят, что, мол, ничего этого не было. Николай Второй (он же Кровавый – такое прозвище у народа надо было заслужить) ни от чего не отрекался, а так называемое «отречение» было фальсифицировано масонами и английскими шпионами.

Не могу судить, какое отношение это имеет к реальности, но факт остается фактом: Николай Второй после отречения вел себя так, как будто отречение было его собственным, добровольно сделанным шагом. За власть он не боролся. Это – бесспорный исторический факт.

А теперь посмотрим на это с точки зрения отношений между Богом и человеком.

Бог вручает человеку власть – и эту Богом данную власть у человека похищают. Это преступление не против человека, но, в конечном счете, против Бога, но ограбленный человек отказывается восстанавливать справедливость, отказывается бороться за власть и тем самым соединяется против Бога со своими врагами, хотя это противоестественно во всех отношениях.

Так или иначе, отречение в пользу заведомо не желавшего власти младшего брата царя Михаила стало юридическим фактом. Тот тоже отрекся, наступило безвластие, и вины большевиков в этом никакой нет. Историческая вина всецело лежит на последнем царе, на тех, кто вырвал у него власть, и тех, кто создал Временное правительство и власть в итоге не удержал.

Да, большевики боролись с самодержавием, с царским режимом, но власть они в прямом смысле слова подобрали, когда та валялась на земле. И помнили это хорошо: десять лет после 1917 года они называли Великий Октябрь не революцией, а всего лишь переворотом. И это действительно был переворот: группа революционеров и матросов пришла в Зимний дворец (совсем не так, как это было потом показано в знаменитой картине Эйзенштейна, до сих пор иногда выдаваемой за документальную съемку), и там не оказалось никого, кто всерьез был готов защищать потерявшееся в истории Временное правительство, – как несколькими месяцами раньше практически никто не был готов защищать царя.

Тогда брат еще не пошел на брата, до весны 1918 года развитие событий шло удивительно мирно, даже иногда трогательно в своей наивности, – когда, например, офицеров, даже оказывавших сопротивление, действительно отпускали под честное офицерское слово больше никогда не воевать с новой властью. А офицеры очень хорошо помнили, как после Февральской революции их убивали, и на фронте, и в тылу, часто просто за наличие формы или за попытку отдать тот или иной приказ.

Ну, а весной пошло: с одной стороны серьезное сопротивление, с другой – раскрестьянивание, расказачивание, вплоть до национализации женщин и прочего безумия.

Но закончим все же с отречением.

Отречение Николая Второго действительно написано ненадлежащим образом, но ведь и весь царизм был в высокой степени неформальным инструментом.

Никакого закона о престолонаследии в России не существовало – и новый царь всякий раз, по сути дела, неформально избирался правящей элитой! Наша монархия, наше самодержавие опиралось на выборы, пусть даже не всенародные и осуществляемые весьма опосредованно, в форме государственного переворота или отказа от него, но все равно выборы, – это была выборная монархия!

Может быть, Николай, отрекаясь, думал о том, что отречение, написанное ненадлежащим образом, не является юридическим документом, но в то время его уже так ненавидели, что таковым документом было сочтено даже оно.

Очень интересен расклад политических сил на тот момент.

Уникальность нашей страны проявляется и в действительно уникальной причине того, что у нас нет или почти нет собственной толковой истории. Ведь история всегда очень идеологизирована, это родовая травма данной науки. История – вынужденно – не столько ищет истину, сколько формирует нацию. Поэтому очень сложно заниматься исследованиями: приходится понимать, что, если результаты этих исследований окажутся противоречащими внутренним потребностям коллективного сознания нации, они либо никогда не будут признаны (или, как минимум, не будут популярными), либо приведут к разрушению нации, к катастрофе.

Так вот, уникальность нашей страны проявляется и в том, что ее развитие примерно поровну определялось внутренними и внешними силами. Российское общество очень открыто внешнему влиянию, наш исторический способ существования – приятие чужой энергии и превращение ее в свою. Мы принимаем в себя внешнее влияние, перерабатываем его, используем в своих интересах: в этом секрет силы русской культуры, русской цивилизации, – и к сожалению, от этого же и страдаем.

Большинство историков неосознанно идеологизированы – и потому не могут принять это равное влияние внешних и внутренних факторов на развитие России. Для патриота-почвенника осознать, что народ-богоносец определяет свою жизнь не в большей мере, чем совершенно посторонние богомерзкие масоны и либералы, так же невыносимо, как для западника – осознать, что это быдло, эти холопы влияют на свою страну ничуть не в меньшей степени, чем блистательные ясновельможные паны (или «все мировое сообщество» – меняются только символы, суть практически не меняется).

К 1917 году главным фактором общественной жизни стало абсолютное, массовое отторжение царизма из-за чудовищной империалистической войны, которая перемалывала целые поколения – мучительно, страшно, изуверски и откровенно бессмысленно. Никому из обычных людей это не было нужно, все изнемогли от крови и лишений, все жаждали мира.