Унижение России. Брест, Версаль, Мюнхен - читать онлайн книгу. Автор: Анатолий Уткин cтр.№ 77

Французов не интересовали абстрактные схемы, а при словах «баланс сил» они просто выходили из себя. Они верили лишь в свою армию; они хотели иметь надежных союзников. Справедливость? Разве это не эфемерное понятие, когда речь заходит о национальной безопасности? Для Парижа армия была единственной их козырной картой, и о ней и ее позициях они пеклись более всего. Все вокруг распускали войска, но не французы. В апреле 1919 г. у Франции еще была полностью отмобилизованная армия в 2,3 млн. человек.

Французы не верили в такую абстрактную категорию, как «германская демократия». Дитя поражения может быть лишь уродом. При этом французы боялись вмешиваться во внутренние германские дела — во многом потому, что не хотели дискредитировать то, на что они более всего надеялись— сепаратизм отдельных частей Германии. Такие регионы, как Бавария, были независимы едва ли не тысячу лет, а в составе созданного Пруссией рейха — неполных пятьдесят. Как же не надеяться на центробежные тенденции в рейхе? Ведь ярый федерализм проповедовала только Пруссия. Национальное самоопределение, может быть, и не плохая штука, но в случае с Германией и сепаратизм был очень хорош. Париж бы многое за него дал.

Но это мечты. А пока следовало твердо стоять на левом берегу Рейна и по возможности даже пересечь его. А экономическому подъему должны послужить германские репарации. Не зря по всем французским городам были развешаны плакаты «Сначала пусть немцы заплатят!». Иностранные дипломаты не могли не заметить этих огромных плакатов. Компенсация — вот как называли это французы. Под предлогом ожидания компенсации можно было как можно дольше стоять в Рейнской области. Французские политики и генералы верили в то, что, лишь имея Рейнскую область, они в реальности могут рассчитывать на немецкие деньги и на выигрышные позиции с германским соседом. Нужно ли говорить, что такой подход противоречил американскому с его «правом наций на самоопределение» как заглавным тезисом.

Через четыре дня после подписания перемирия «мозговой трест» Андре Тардье произвел документ, который по праву может стоять в одном ряду с «Инструкциями» Талейрана в 1815 г. Франция, говорил этот документ, крайне заинтересована в максимально быстром разрешении дипломатических вопросов. Пока пушки еще горячи. Состояние экстренности — в интересах Франции. Переговоры должны состоять из двух частей: «мирная конференция», за которой последует «общий конгресс». На конференции западные союзники должны выработать «предварительный договор» с Германией, цель которого — не позволить германской армии снова превратиться в боеспособную силу. Затем последует выработка соглашений, которые изменят состояние дел в Европе.

Документ исходил из того, что такие положения «14 пунктов», как «свобода морей» и «снятие таможенных барьеров», слишком общие и нуждаются в конкретизации. Принципы «общественного права» общие и без комментариев. Ощущалось несогласие с Вильсоном и по территориальным вопросам. Вильсон ничего не говорил о будущей конституции Германии. Франция намеревалась поощрить федералистские тенденции и открытый сепаратизм. Францию не интересовали внутренние германские дела, но она считала сверхцентрализованный рейх Бисмарка аберрацией германской истории. Французский план уделял большое внимание государственным новообразованиям в Европе — Польше, Чехословакии, Югославии.

Россию французский план видел очень ослабленной. Новые государства рассматривались как своего рода «замена» России в функции противовеса «новой, неизвестной Германии».

Клемансо знал, что основные союзники будут оспаривать положения французского плана. Он знал об огромной усталости страны, о ее экономической слабости. Договоры с союзниками следовало заключить на гребне военной победы; чем дальше, тем сложнее это будет сделать. Клемансо стремился всячески подчеркнуть дружественность и боевое товарищество западных союзников; все средства французской обходительности должны были быть задействованы в этот роковой час. Полковник Хауз сообщает в Белый дом об определенном обещании Клемансо «не делать ничего без согласования с нами» [381] .

АМЕРИКА

В то же время только разворачивающая свою военную мощь Америка обладала уже колоссальной экономической мощью. Американцы не испытывали геополитической паранойи. Защищенные двумя океанами и слабыми соседями, они, ведомые президентом Вильсоном, питали максимально глобальные цели, главная из которых предполагала создание мировой организации с жесткими правилами.

Совещания союзников в Версале, предшествующие подписанию перемирия, завершились 5 ноября 1918 г. — в тот самый день, когда американцы пошли на избирательные участки, на промежуточные выборы. Внешняя политика никогда не играла особенной роли в системе американских выборов, но не в этот раз. Выборы на последней неделе мировой войны, с полутора миллионами американцев, так или иначе затронутых войной, должны были либо укрепить, либо ослабить позиции президента Вудро Вильсона.

Выступая перед страной накануне (25 октября 1918 г.), президент Вильсон сделал ошибку. Вместо того чтобы призвать избирателей голосовать за тех — независимо от партийной принадлежности, — кто поддерживает его военные цели, президент прямолинейно и несколько грубо призвал голосовать за свою, демократическую партию. Он как бы указывал, что «демократы — большие патриоты, чем республиканцы» [382] . Это вызвало ненужное раздражение, которое повлияло на результат.

Президенту, стремившемуся оставить яркий след в истории, было о чем подумать. В 1912 г. он вошел в Белый дом благодаря расколу республиканцев. В 1916 г. он повторил свой успех под лозунгом «Он удержал нас от войны». И вот теперь, в решающий момент (когда Вильсон приравнял текущий конфликт к «битве Афин против Спарты») эти выборы отнюдь не укрепили позиций Вильсона. Демократы проиграли, а республиканская партия получила большинство в обеих палатах конгресса. Его партия оказалась в меньшинстве, а сам он — политически ослабленным. Теперь главные комитеты конгресса должны были возглавить политики противостоящего президенту политического полюса. Президент оказался ослабленным в период, когда ему более всего нужна была внутренняя поддержка.

Четыре конгрессмена-республиканца уже напомнили публике, что «роль сената в подписании мирного договора равна прерогативам президента». Экс-президент Теодор Рузвельт призвал «выработать мир под гром пушек, а не стрекотание пишущих машинок». Почему президент объявляет Америку «ассоциированным членом союза», почему он не назовет страну просто союзником Франции и Британии, ведь тем самым он играет на руку только Германии, надеющейся на раскол в среде союзников?

И в то время, когда на улицах американских городов публика ликовала по поводу стремительно завершающейся войны, в Белом доме царила мрачная обстановка. Мемуаристы, говоря о президенте, употребляют слова «разочарованный», «депрессивный», «бесконечно расстроенный». Вудро Вильсон пишет 8 ноября: «Мы все глубоко расстроены новостями последних дней» [383] . Президент проводил долгие часы в Белом доме в одиночестве. Очевидцы отмечали своего рода «обиду» президента на свой народ, который «не внял». И все же: «Упрямство шотландца-ирландца во мне стало еще агрессивнее» [384] .