Унижение России. Брест, Версаль, Мюнхен - читать онлайн книгу. Автор: Анатолий Уткин cтр.№ 141

Многое на конференции решалось в том «антерум», который в России часто называют «предбанником». Эксперты разных стран знакомились здесь друг с другом, особенно если на серебряных тележках развозили превосходный чай. Здесь рождалось много версий и интриг. Участники конференции просто обязаны были брать во внимание то обстоятельство, что огромным полевым армиям приходилось переносить зиму в весьма суровых условиях. Слово «демобилизация» висело в воздухе, но в реальности многие дивизии жили в практически военных условиях. Корреспонденты описывали «море грязи… Мы теряем многих солдат из-за неоправданно суровых условий их квартирования» [581] . О многих французских дивизиях говорили, что они находятся на грани бунта.

Даже прилежные и примерные англичане взывали к справедливости. (22 января 1919 г. в британской армии произошло немыслимое — бунт солдат, захвативших весь порт Кале. Две дивизии были отозваны с передовых линий. 30 января особые части 3-й армии (Вими, Камбре, Бапом, Ле Кенуа) окружили многострадальный Кале. Главари бунта были арестованы, а рядовые участники возвращены в свои военные лагеря.

Запад не баловал второстепенных союзников и уж тем более новообразования. В Париж представители националистов из новых малых стран приглашены не были. Разумеется, туда не была приглашена и красная Россия — ни одна из западных стран не выдвинула идеи приглашения большевистского правительства на мирную конференцию. В начале работы конференции французский министр иностранных дел Пишон твердо указал, что главные участники конференции не признают и не позовут в Париж ни представителей Москвы, ни представителей Омска. Запад спешил решить проблемы послевоенного устройства.

Итак, предлагалось рассоединить потенциальных союзников. Немцам послабление, русским ужесточение. Черчилль предложил создать единый союзный совет по русским делам, состоящий из политической, военной и экономической секций. Военной секции поручалась «выработка плана совместных действий против большевиков». На заседании военного кабинета 17 марта 1919 г. Черчилль предупредил, что «бессмысленно думать о возможности избежать беды, если Запад застынет в пассивном созерцании. Если поток большевизма не остановить, то он затопит всю Сибирь, дойдет до Японии, прижмет Деникина к горам, а приграничные прибалтийские государства будут завоеваны. В ситуации, когда все наши ресурсы рассредоточены и под угрозой оказалась Индия, западные державы должны обезопасить себя и удесятерить усилия для изменения складывающегося опасного положения».

Но Черчилль был всего лишь министром кабинета. 25 марта 1919 г. премьер-министр Ллойд Джордж прибыл на один день в Фонтенбло, чтобы определить свою стратегию в новой европейской ситуации. Написанный им в этот день меморандум освещает британскую точку зрения. Ллойд Джордж как бы «остыл». Это уже не тот раздраженный борец, который на обеде в день подписания перемирия предложил повесить кайзера. Он пишет, что его интересует прочный мир, а не некая тридцатилетняя передышка между войнами. Тот, кто стремится к короткому миру, может руководствоваться чувством мести и наказания немцев. Но, если немцев каким-либо образом не привлечь к себе, они обратятся к большевикам, и русский большевизм получит преимущество, «вооружившись даром лучших в мире организаторов национальных ресурсов».

ЯСТРЕБЫ И ГОЛУБИ

Мы видим, что на Парижской конференции сложилось своеобразное соотношение сил. Умеренные в Британии нашли союзника в лице президента США, а британские «ястребы» обеспечили себе поддержку французов и японцев. Американский генерал Блисс считал, что для того, чтобы остановить Россию, нужно просто накормить Германию — «естественный барьер между Западной Европой и русским большевизмом». Блисс еще более утвердился в своей позиции, когда в середине января 1919 г. выборы в новый германский рейхстаг дали перевес умеренным элементам — немцы не потеряли головы. Главный советник Вильсона — полковник Хауз присоединился к идеям Блисса. В центре его внимания была прежде всего Германия. Хаос в России, по его мнению, позволял подождать с русским решением.

Собственно, Вильсон уже связал себя с политикой интервенции еще в 1918 г., когда американские войска высадились в Мурманске, Архангельске и Владивостоке. Сейчас вставал вопрос о резком увеличении масштабов интервенции. Спецификой позиции Вильсона было его желание, чтобы американские войска в данном случае не подчинялись союзникам, насколько бы войска этих союзников ни превосходили американские. На севере европейской части России президент Вильсон вывел американские войска из-под общего с англичанами командования, а на Дальнем Востоке американцы не сумели договориться с японцами. То, что империалистические противоречия не позволили интервентам создать единый фронт, облегчило Советской России разрыв удушающего кольца интервенции.

Как же хотели его решить американские дипломаты? По мнению Хауза, наилучшим решением был бы распад России на несколько частей. Россия «слишком велика и однородна (!) для безопасности мира». Предполагались отделение Сибири и раскол европейской части России на три части. Лишь тогда, полагал Хауз, угроза миру со стороны России не будет превышать угрозы миру со стороны Британской империи. Очевидец Д. Пул свидетельствует: «Высшие военные руководители имели определенные планы раздела России и откровенно говорили мне об этом в Париже в июле 1919 г.». Лишь мощь Красной армии, ее убедительные победы и растущая солидарность с Советской Россией трудящихся масс западных стран предотвратили силовое решение парижских судей мира.

ПЕРВЫЕ РАЗОЧАРОВАНИЯ

У Вильсона начали складываться далеко не отрадные впечатления от конференции. Был ли это тот форум, созыва которого желал американский президент? Едва ли. Еще пересекая океан, он выразил сомнение в целесообразности решения крупных дипломатических проблем в рамках большого коллектива. «Собрать двадцать пять или тридцать делегатов в одной комнате для обсуждений и споров в отношении деталей мирного договора было бы преступной тратой времени». Именно это и увидел Вильсон в распивающем чаи собрании на Кэ д'Орсе. Они напомнили ему провинциальный американский клуб кройки и шитья.

Что возмущало президента, что вызывало его очевидное раздражение? Не он ли с потрясающим красноречием говорил о равенстве больших и малых стран, о порочности практики отдавать судьбу мира в руки могучих военных держав, о настоятельной необходимости выслушать каждого и дать самым малым народам право участвовать в мирном строительстве? Был ли президент наивен? Вовсе нет, путь по американской политической лестнице убивает наивность на самой ранней стадии. Можно предполагать, что Вильсон был органически двулик, был искренен, и когда выступал за демократизацию дипломатического процесса, и когда возмущался им. Но правильнее искать истину в оценке конкретной ситуации. На изломе войны, когда Франция и Англия мобилизовали многие миллионы солдат, когда их силами держался Западный фронт, нужно было изобрести метод, чтобы сломать «право сильного». И Вильсон обратился — ощущая, что необходимо перехватить пафос большевистских лозунгов, — к праву народов, к праву самоопределения и политического самовыражения. Было бы нелепым не признать определенной эффективности этого хода хотя бы потому, что и Германия, и Австро-Венгрия именно к Вильсону с его «14 пунктами» обратились в поисках выхода из войны.