Разгадка 1937 года - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Емельянов cтр.№ 105

На основании передопроса мы пришли к выводу, что в отношении этих людей приговора приводить в исполнение ни в коем случае нельзя и что необходимо немедленно детальнейшим образом проверить ход предварительного следствия по всем делам, которые представлены для рассмотрения Особой тройки при Управлении НКВД Орловской области, так как почти во всех делах, кроме показаний самих обвиняемых, никаких агентурных и следственных материалов не имеется.

Решение Тройки от 1-го октября 1938 года по брянским делам, специальным решением Особой тройки отменено, и все дела переданы начальнику ДТО НКВД Московско-Киевской ж. д. капитану государственной безопасности тов. Горюнову для расследования.

Из всего изложенного видно, что органы ДТО НКВД Моск. — Киев. ж. д., которые вели следствие, огульно подошли к обвиняемым, допустили грубейшие нарушения при ведения следствия и допросов.

В связи с этим Особая тройка при Управлении НКВД по Орловской области решила передать этот материал ДТО НКВД Моск. — Киев. ж. д., одновременно сообщив в НКВД СССР (13/Х-38 года, № 3283).

Несмотря на наши неоднократные напоминания НКВД СССР, до сего времени этот вопрос не рассмотрен.»

Бойцов обращался к Сталину: «Прошу Вашего воздействия на НКВД СССР с целью ускорения разбора этого вопроса».

11 декабря Сталин написал Берии: «Очень прошу Вас принять срочные меры по ликвидации описанного в записке Бойцова беззакония». 12 декабря Сталин направил шифротелеграмму Бойцову: «Получил Ваше сообщение о фальшивых показаниях шестерки арестованных.

Аналогичные сообщения получаются с разных мест, а также жалобы на бывшего наркома Ежова о том, что он, как правило, не реагировал на подобные сигналы. Эти жалобы послужили одной из причин снятия Ежова. Ваше сообщение передано в НКВД для срочного расследования. Сталин».

За неделю до отправки этой телеграммы Политбюро приняло постановление: «Обязать т. Ежова, бывшего наркома внутренних дел сдать дела по НКВД, а т. Берия, наркома внутренних дел, принять дела. Сдачу и приемку дел произвести при участии секретаря ЦК ВКП(б) т. Андреева и зав. ОРПО ЦК т. Маленкова. Сдачу и приемку дел начать с 7 декабря и закончить в недельный срок».

Тем не менее Ежов продолжал занимать посты секретаря ЦК ВКП(б), председателя комиссии партийного контроля и наркома водного транспорта, а также входить в состав Оргбюро и Политбюро (в качестве кандидата) до 10 марта 1939 года. Лишь за день до открытия XVIII съезда ВКП(б) (11–21 марта 1939 года) Ежов был выведен из Политбюро и Оргбюро, а также был освобожден от постов секретаря ЦК и председателя КПК.

10 апреля 1939 года Ежов был арестован. В своих показаниях Ежов, признавая вину возглавлявшегося им наркомата за допущенные злодеяния, перекладывал ответственность на своих подчиненных. На следствии он заявлял: «Есть и такие преступления, за которые меня можно и расстрелять… Я почистил 14 тысяч чекистов. Но огромная моя вина в том, что я мало их почистил… Везде я чистил чекистов. Не чистил их только лишь в Москве, Ленинграде и на Северном Кавказе. Я считал их честными, а на деле же получилось, что я под своим крылышком укрывал диверсантов, вредителей, шпионов и других мастей врагов народа».

Однако не исключено, что у Ежова возникали мысли, что он не сумел разоблачить всех «шпионов» и «вредителей» не только в рядах НКВД, но и в самом высшем советском руководстве. После ареста Ежова, по словам А. М. Маленкова, его отец «распорядился вскрыть сейф Ежова. Там были найдены личные дела, заведенные Ежовым на многих членов ЦК, в том числе на Маленкова и даже на самого Сталина. В компромате на Сталина хранилась записка одного старого большевика, в которой высказывалось подозрение о связи Сталина с царской охранкой… В сейфе Ежова не оказалось дел на В. М. Молотова, К. Е. Ворошилова, Н. С. Хрущева и Л. М. Кагановича (не беру на себя ответственность утверждать, что досье на них не было в НКВД вообще. — Примеч. Л. М. Маленкова). На состоявшемся затем заседании Политбюро Молотов предложил создать комиссию Политбюро для разбора вопроса о Ежове. Тогда Сталин сказал ему: „А это вы видели?“ — и показал дело на себя. И, выдержав паузу, обратился к ошеломленному Молотову: „Вячеслав Михайлович, скажите, пожалуйста, за какие такие особые заслуги нет материалов на вас? И на вас?“ — продолжал он, обращаясь к Кагановичу, Ворошилову и Хрущеву».

Арест Ежова подвел черту под периодом безумных и практически бесконтрольных массовых репрессий.

Прекращение ежовщины устранило серьезную угрозу советскому строю. Инициаторы и проводники репрессий пытались повернуть колесо истории вспять. Не желая отказываться от методов Гражданской войны и «военного коммунизма» и упорно сопротивляясь насущным преобразованиям в интересах консолидации общества, они добились возобновления преследования бывших кулаков и белогвардейцев, а также священников и многих других, лишенных права голоса до принятия Конституции 1936 года. Реванш противников сталинской Конституции и фактическая реанимация Гражданской войны носили черты абсурдного фарса, если бы этот фарс не был столь трагичным.

В то же время зловещая абсурдность ежовщины проявилась и в том, что сами авторы заявок на аресты и расстрелы по «лимитам», а также сам Ежов и его команда оказались репрессированы. Было очевидно, что лица, упорно державшиеся за отжившие методы управления быстро развивавшейся страной, изжили себя как политические руководители. Их банкротство как политических деятелей проявилось и в том, что они противопоставляли свои корыстные интересы задачам советского государства, пытаясь сохранить или упрочить свое властное положение с помощью репрессий и террора, а потому их победа противостояла интересам государства.

Хотя в ходе борьбы против противников реформ была заплачена немалая человеческая цена, вряд ли можно сомневаться в том, что в случае окончательного торжества противников Сталина число жертв возросло бы еще более. Годы пребывания у власти сделали Сталина гораздо популярнее иного деятеля, который попытался бы бросить ему вызов. Выступление против Сталина, попытка отстранить его от власти, расстрелять его и членов правительства неизбежно вызвали бы такую волну яростного сопротивления новым властям, которая бы заставила их прибегнуть к еще более масштабным репрессиям.

Выступление против руководства страны привело бы в действие центробежные силы, которые могли бы разнести на части Советскую страну. Видимо, исходя из возможности такого развития событий, Сталин не раз прибегал к перемещению инициаторов массовых репрессий из их республик и областей в центр незадолго до их отстранения от власти и ареста. Назначения в Москву предшествовали падению Эйхе, Косиора, Постышева и других. Очевидно, Сталин опасался снимать видных руководителей, пока они возглавляли местные партийные организации, так как в этом случае они могли поднять на свою защиту целые республики, края и области.

Нет сомнения в том, что пребывание этих людей у рычагов правления имело бы фатальные последствия в случае начала войны. Их склонность управлять устаревшими методами Гражданской войны, нагнетать подозрительность и недоверие к «классово чуждым элементам», их нетерпимость к Русской православной церкви и другим религиозным конфессиям, их недоверие к лозунгам патриотизма сорвали бы сплочение страны накануне войны. Вряд ли эти деятели допустили бы отмену распоряжения, подписанного Лениным в 1922 году, о репрессивных мерах против православных священников, как это сделал Сталин в 1939 году. Уж тем более они бы не пошли на восстановление патриаршества, что произошло после встречи Сталина с церковными иерархами в 1943 году.