Правда сталинских репрессий - читать онлайн книгу. Автор: Вадим Кожинов cтр.№ 69

Один из людей моего круга, П.В. Палиевский, еще на рубеже 1950-1960-х годов утверждал, что 1937 год — это "великий праздник", праздник исторического возмездия. Много позднее человек совершенно иного, даже противоположного мировосприятия, Давид Самойлов, написал: "Тридцать седьмой год загадочен. После якобинской расправы с дворянством, буржуазией, интеллигенцией, священством, после кровавой революции сверху (был страх, но не было жалости), произошедшей в 1930–1932 годах в русской деревне, террор начисто скосил правящий слой 20-30-х годов. Загадка 37-го в том, кто и ради кого скосили прежний правящий слой. В чьих интересах совершился всеобщий самосуд, в котором сейчас (это пишется в конце 1970-х — начале 1980-х; раньше люди этого типа думали иначе. — В.К.) можно усмотреть некий оттенок исторического возмездия. Тех, кто вершил самосуд, постиг самосуд".

Существенно, что даже «либеральный» идеолог понял в конце концов необходимость признать этот смысл 1937 года — смысл возмездия (пусть даже, как говорится, скрепя сердце: "некий оттенок"). Перед нами масштабная и глубокая тема.

2) Драма "самоуничтожения"

Тема «возмездия» решена Д. Самойловым слишком прямолинейно: вот, мол, те люди, которых «скашивают» в 1937-м, ранее, начиная с 1917-го, сами беспощадно «скашивали» других людей и потому в конце концов получили столь же беспощадное наказание. Это толкование, по сути дела, подразумевает, что в истории действует неотвратимый закон возмездия, благодаря которому насильники и палачи сами подвергаются репрессиям и казням.

Вообще-то, вера в реальность такого закона существует. Супруга Михаила Булгакова Елена Сергеевна записала 4 апреля 1937 года в своем дневнике:

"В газетах сообщение об отрешении от должности Ягоды (в 1934–1936 годах — глава НКВД. — В.К.) и о предании его следствию… Отрадно думать, что есть Немезида…" (древнегреческая богиня возмездия). И даже о литераторах — рьяных «обличителях» Булгакова — в дневнике сказано (23 апреля 1937 года): "Да, пришло возмездие. В газетах очень дурно о Киршоне и об Афиногенове".

Д. Самойлов (эти его суждения приводились выше) писал, что 1937 год был выполнением "предначертаний высшей воли", — то есть как бы воли Бога; но эту «волю», скажу от себя, едва ли сколько-нибудь уместно осознавать в христианском духе: речь может идти о языческих или ветхозаветном богах…

Е.С. Булгакова в записи 27 апреля 1937-го рассказывает, как встреченный на московской улице писатель Юрий Олеша "уговаривает М.А. (Булгакова. — В.К.) пойти на собрание московских драматургов, которое открывается сегодня и на котором будут расправляться с Киршоном. Уговаривал выступить и сказать, что Киршон был главным организатором травли М.А. Это-то правда. Но М.А. и не подумает выступать с таким заявлением и вообще не пойдет…" (там же, с. 141), — то есть не хочет принимать участия в "возмездии"…

М.М. Бахтин вспоминал о судьбе следователей ГПУ, которые в 1928–1929 годах стряпали его дело, а также дело его близкого знакомого — историка Е.В. Тарле; в 1938 году этих следователей расстреляли: "Тарле мне написал с торжеством: "А знаете, наших-то ликвидировали". Но я не мог разделить этого торжества".

Тем не менее можно все же понять людей, которые со своего рода языческим упоением воспринимали возмездие, обрушившееся на тех, кто в конце 1910-х — начале 1930-х годов так или иначе играл роль палачей и превратился в жертву в 1937-м либо позднее (так, известный переводчик и поэт С.И. Липкин написал недавно о тех, кто во время коллективизации обличал повесть Андрея Платонова «Впрок» как "вылазку классового врага": "Среди них мне запомнился Гурвич, впоследствии (в 1949 году. — В.К.) — несчастный, преследуемый космополит. Ветхозаветный Бог мести наказал Гурвича").

Но проблема, если вдуматься, достаточно сложна. Ведь в 1937-м погибли или оказались в заключении многие и многие люди, которых ни в коей мере нельзя отнести к категории «палачей» (о чем еще будет речь), и уже одно это ставит под сомнение «закономерность», каковую вроде бы можно увидеть в казнях вчерашних палачей, — не говоря уже о том, что далеко не все из них получили возмездие (об этом мы также еще вспомним)…

Словом, представление, согласно которому люди, принимавшие участие в массовом терроре периода Гражданской войны и затем коллективизации, именно потому, или, выражаясь попросту, именно "за это", сами были подвергнуты репрессиям в 1937-м, уместно, так сказать, в умозрительном плане, но едва ли может быть обосновано «практически», реально; возмездие в этом смысле, в этом аспекте являет собой, в сущности, метафизическую проблему.

Но есть и другой аспект дела: именно те люди, против которых были прежде всего и главным образом направлены репрессии 1937-го, создали в стране сам "политический климат", закономерно — и даже неизбежно — порождавший беспощадный террор. Более того: именно этого типа люди всячески раздували пламя террора непосредственно в 1937 году!

В большинстве нынешних сочинений о том времени предлагается иной взгляд на вещи, пытающийся, в частности, рассматривать тогдашнюю политическую ситуацию как столкновение зловещих и мерзких приверженцев жестоких расправ и их добродетельных и гуманных противников, которые, мол, и гибли нередко именно из-за своего неприятия террора. Однако к действительным противникам террора принадлежали тогда, как правило, люди, находившиеся в той или иной мере вне политики и не имевшие возможности оказать хоть сколько-нибудь значительное влияние на ход вещей. А те, кто был так или иначе причастен к власти, — особенно члены партии и комсомольцы — воспринимали террор, в сущности, как нечто «естественное» (ведь враги Революции не дремлют!), и если и начинали возмущаться, то лишь тогда, когда репрессии касались прямо и непосредственно их самих…

Весьма выразительны с этой точки зрения воспоминания Л.Я. Шатуновской — приемной дочери П.А. Красикова — прокурора Верховного суда СССР в 1924–1932 годах и заместителя председателя того же Верховного суда в 1933–1938 годах; он был также одним из руководителей борьбы с Церковью. Шатуновская в 1930-х годах находилась, как говорится, в гуще событий, а в 1970-х эмигрировала в США и опубликовала там книгу "Жизнь в Кремле" (1982) и несколько статей. Она написала, в частности, о гибнувших в 1937-м большевиках (в том числе и близких ей лично):

"… я не нахожу в своей душе ни жалости, ни сочувствия к ним. Конечно, никаких преступлений против партии и государства, в которых их обвиняли, они никогда не совершали… Но была за ними другая, более страшная вина — они не только создали это государство, но и безоговорочно поддерживали его чудовищный аппарат бессудных расправ, угнетения, террора, пока этот аппарат не был направлен против них". Цитируя эти слова в своей книге "О Сталине и сталинизме" (М., 1990, с. 419), популярный в то время публицист Рой Медведев, сын репрессированного в 1937-м большевика, пытался опровергнуть сей «приговор», но его доводы не убеждают…

Важно отметить, что многочисленные современные авторы, предпринимающие попытки разграничить, отделить друг от друга приверженцев и противников террора 1937 года, очень часто причисляют к последним всех либо по крайней мере почти всех пострадавших, ставших жертвами репрессий. При этом, в сущности, игнорируется тот факт, что ведь в те времена пострадала едва ли не наибольшая (в сравнении с другими "профессиями") доля сотрудников НКВД, которые, понятно, играли свою необходимую или даже решающую роль в репрессиях; впрочем, авторы многих сочинений — о чем еще пойдет речь — стремятся и среди «чекистов» отыскать последовательных противников террора.