Красная сотня - читать онлайн книгу. Автор: Вадим Кожинов cтр.№ 22

Шамиль тем самым продолжал линию, намеченную еще его дальним предшественником, выступившим за полвека до него, — шейхом Мансуром (Ушурмой). Е. А. Эшба цитирует свидетельство о Мансуре его современника Давлет-Шина: «Проповедует слияние всех враждующих племен Кавказа в единый народ».

Вполне закономерно, что Шамиль беспощадно уничтожал знать, «элиту» своих соплеменников аварцев и других кавказских народов, ибо она наиболее осознанно воплощала национальные устремления. Вместо исконных предводителей, констатировал Е. А. Эшба, Шамиль «насадил в Чечне искусственный институт «наибов», к тому же иноземных», то есть принадлежащих к другим народам. И особенно существенно, что никаких сведений о недовольстве чеченцев этой «интернациональной» политикой Шамиля не имеется. Их согласие объяснялось, очевидно, тем фактом, что в Чечне вообще не было (принципиальное отличие от Абхазии!) традиции национальной государственности. И чеченцев явно не беспокоила перспектива, которая ожидала их в создаваемом Шамилем государстве, где многие и разные народы должны были в конечном счете слиться в нечто единое, воодушевленное исламом и соответствующим социальным устройством на основе шариата, а вовсе не национальной идеей.

* * *

Теперь обратимся к вопросу о вхождении Чечни в состав России. К сожалению, в сознании многих людей вопрос этот рисуется в таком виде: Россия решила завоевать Чечню, началась долгая героическая борьба чеченцев за национальную суверенность, — особенно в эпоху Шамиля, — но превосходящие русские силы подавили сопротивление.

На деле все обстояло не так. Вот изданный в 1981 году в Грозном сборник трудов высококвалифицированных чеченских историков «Взаимоотношения народов Чечено-Ингушетии с Россией и народами Кавказа в XVI — начале XX вв.». Кто-нибудь может сразу заявить, что историков тогда заставили писать неправду. Однако в основе сборника — не домыслы, а подлинные документы, из которых явствует, что еще за три столетия до Шамиля отдельные части Чечни начали присоединяться к России, поскольку это соответствовало интересам населения.

К восьмидесятым годам XVIII века — то есть более чем за полвека до Шамиля — присоединение к России было завершено. И движение Шамиля было вовсе не борьбой против присоединения Чечни к России, а восстанием, основанным на социальных и религиозных идеях. Вполне аналогичные восстания то и дело происходили в XVII-XVIII веках и в коренных русских регионах империи, в том числе и восстания с ярко выраженной религиозной направленностью (как, например, старообрядческое Соловецкое восстание 1668 — 1676 годов). В связи с этим всецело понятна весомая роль русских перебежчиков в стане Шамиля: это были своего рода «пугачевцы» (не забудем, кстати, что и в восстании Пугачева участвовали вместе с русскими башкиры, татары и другие народы России; точно так же к Шамилю присоединялись русские).

Поэтому нынешние идеологи национального чеченского государства заведомо неоправданно выдвигают Шамиля в качестве своего предшественника; вполне ясно, в частности, что сегодня и чеченцы, и аварцы, осетины, кумыки, кабардинцы, черкесы, карачаевцы и т. д. безоговорочно отвергли бы проект своего слияния в один «кавказский народ»…

И нельзя умолчать о том, что — несмотря на все возможные возражения — Россия не ставила перед собой задачи «унификации» населяющих ее народов. В определенной степени это делалось только в отношении украинцев и белорусов, но лишь потому, что многие находившиеся у власти люди считали их по существу русскими (даже в справочниках указывалось тогда общее количество «русских» и уж затем называлось количество великороссов, малороссов и белорусов). Что же касается других, не являющихся славянскими народов России, никаких целенаправленных усилий для их «обрусения» не предпринималось. Было, правда, стремление приобщать те или иные народы к российскому православию (либо укрепить его — как, например, в Абхазии), но для этого Евангелие переводили на национальные языки.

В связи с этим обращу внимание на поистине удивительный парадокс: России постоянно предъявляются обвинения в том, что она — в отличие, скажем, от основных западноевропейских стран (Великобритании, Франции, Германии, Италии, Испании) — включает в свой состав множество народов; между тем по справедливости Россия заслуживает поэтому вовсе не хулу, а самую высокую хвалу! Ведь те, кто проклинает Россию за ее «многонациональность», попросту не знают или же не хотят знать реальную историю западноевропейских стран.

Здесь, конечно, невозможно говорить о судьбе многих десятков народов Западной Европы, почти или совсем исчезнувших под мощным давлением основных западных наций. Скажу еще лишь о том, что при восстановлении в 1918-м и — в большем размере — в 1945 году Польского государства, оказалось, что на входивших с конца XVIII века в состав Германии и Австрии польских землях поляков уже почти не было, между тем как на землях, принадлежавших России, их имелось гораздо больше, чем ко времени «раздела Польши»!

И можно с полным правом сказать, что нынешняя многонациональность России — неоспоримое свидетельство ее высокоположительных качеств.

Уместно обратиться в связи с этим к одному эпизоду из истории абхазской культуры.

Сын великого Дырмита Гулиа, Георгий, рассказал в своей книге об отце, как в начале творческого пути тот советовался с русским чиновником С. А. Алферовым, ведавшим в Абхазии народным образованием, вопрошая его о возможности создания абхазской литературы.

Согласно версии Георгия Гулиа, С. А. Алферов, сказавший «я уважаю эту страну и ее народ», вместе с тем выразил сомнение в том, что Дырмит Гулиа сможет осуществить свою мечту, и, более того, заявил ему: «…малые народности по доброй воле ассимилируются с великороссами. Этот процесс в цивилизованной империи неизбежен…

— Степан Александрович, — перебил его Гулиа, — только не разговаривайте со мной так, словно мы на собрании истинно русских…

— Дорогой, я слишком уважаю вас, чтобы обижаться. К слову сказать, союз истинно русских — это священный союз».

Георгий Гулиа пояснил здесь же, что «союз истинно русских» — это «черносотенная организация», и в его рассказе С. А. Алферов предстает как русский националист, противящийся созданию национальной абхазской культуры.

Не исключено, что «черносотенец» Степан Александрович действительно усматривал в будущем неизбежность обрусения малых народов России. Но Георгий Гулиа, к сожалению, умолчал в своем рассказе о том, что достаточно хорошо известно. Несмотря на свой «прогноз», С. А. Алферов постоянно и всемерно поддерживал дело абхазской национальной культуры. Об этом вспоминали видные деятели абхазского просвещения предреволюционных лет А. И. Чукбар, Н. С. Патейпа, А. М. Чочуа; об этом же с уважением сообщается в трудах позднейших абхазских историков и филологов — Г. А. Дзидзария, В. П. Пачулиа, X. С. Бгажба, В. X. Конджария и др.

С. А. Алферов «продвигал» и редактировал целый ряд первых абхазских книг (в том числе и тех, в создании которых участвовал Д. И. Гулиа) и даже сам написал «методические пособия» к вышедшему в 1914 году 2-му изданию «Книги для чтения на абхазском языке для абхазских училищ», составленной его постоянным сотрудником А. И. Чукбаром.