Борис был не прав - читать онлайн книгу. Автор: Егор Лигачев cтр.№ 60

На днях я ознакомился с выводами Комиссии Верховного Совета Грузинской ССР по расследованию событий 9 апреля 1989 года в городе Тбилиси, опубликованными в республиканской газете «Коммунист». Считаю необходимым обратить ваше внимание на следующее. Авторы данного документа многозначительно утверждают, что на совещании, проходившем 7 апреля в ЦК КПСС под председательством Лигачева, решили удовлетворить просьбу Центрального Комитета Компартии Грузии по оказанию помощи в военной силе. Далее говорится, что это подтверждается материалами расследования комиссии, утвержденной Съездом народных депутатов.

Между тем, насколько мне известно, возглавляемая вами комиссия результаты своей работы еще не оглашала. Это обстоятельство и побудило меня обратиться лично к вам. Хочу подтвердить то, что я говорил на заседании комиссии. Действительно, 7 апреля в ЦК КПСС с участием членов Политбюро, кандидатов в члены Политбюро, секретарей ЦК состоялся обмен мнениями об обстановке в Грузии. В конце заседания я обратил внимание на то, что просьба о выделении войск для поддержания общественного порядка и введении комендантского часа не обсуждалась коллективно в республиканских органах Грузии. В связи с этим внес предложение рекомендовать ЦК КП Грузии рассмотреть сложившуюся ситуацию в Тбилиси и руководящих советских и партийных органах, в Президиуме Верховного Совета, Совете Министров и ЦК партии. При этом было особо подчеркнуто, что следует действовать политическими методами, усилить работу с участниками митингов и в трудовых коллективах, а не отсиживаться в кабинетах.

К сожалению, эти принципиально важные указания ЦК КПСС не отражены в заключении комиссии. Вскоре ЦК КП Грузии направил в Москву несколько шифрограмм. Их текст был зачитан товарищем Лукьяновым на первом Съезде народных депутатов. К этому времени, точнее, — 8 апреля утром я отбыл в заранее запланированный отпуск. При обсуждении вопроса 7 апреля было высказано пожелание и обращено внимание руководства МВД и Министерства обороны на необходимость обеспечения готовности сил и средств на случай опасного, угрожающего жизни людей развития событий. Тем самым не повторить ошибок, которые не позволили предотвратить известную трагедию в Сумгаите. К сожалению, наши опасения подтвердились последующими событиями в Абхазии, Фергане, когда пришлось срочно перебрасывать войска из других районов и все-таки не удалось избежать гибели и ранений людей. Хотел бы напомнить, что, по сообщениям ЦК КП Грузии, МВД СССР, отделов ЦК КПСС, ситуация в Тбилиси уже в ту пору осложнялась, нарастал опасный экстремизм. Категорически не могу согласиться с утверждением грузинской комиссии в той же газете, что события 9 апреля не были тайной для руководства страны, в том числе и Лигачева. Руководство страны узнало о трагических событиях после того, как они произошли. Что касается меня, то могу сказать, что узнал об этом из сообщения по телевидению. Строго говоря, до 7 апреля и после этого дня я не принимал участия в рассмотрении вопросов по Грузии. Таковы факты. Просил бы вас ознакомить с этой запиской членов комиссии».

* * *

Вот такое письмо направил я в комиссию, кратко изложив в нем все то, о чем уже известно читателям. Казалось бы, что тут такого? Как можно использовать его мне во вред?

Однако Собчак все же умудрился «выжать» из этого письма эффектнейшую концовку для своего доклада. Сделал он это, скажу откровенно, поистине виртуозно. Он полностью огласил мое письмо, а затем сказал:

— К этому я хотел бы добавить следующее. Если политический или государственный деятель принимает какое-то решение, то он несет ответственность за результаты этого решения, независимо от того, где он узнал об этих результатах — находясь в отпуске или в служебном кабинете.

Этими словами доклад был завершен. Все точки над «i» были расставлены. В «тбилисском деле» виноват Лигачев, и он несет за это ответственность. Так ведь и было сказано в конце: «…несет ответственность…»

Кстати, лишь впоследствии я узнал, что Собчак вступил в Коммунистическую партию только в 1987 году, а в 1990-м, как известно, он из партии уже вышел. И этот факт, поразивший меня, но не нуждающийся в комментариях, вполне вписывается в облик того Собчака, за которым тянется «тбилисский след». Ему, как говорят, было не привыкать. Он сжег то, чему поклонялся…

С грустью отметил я и другое: после выступления Собчака президиум молчал. А ведь в президиуме сидели люди, которые прекрасно знали, как именно развивались события, были их непосредственными участниками. И вот отмалчиваются… Буквально вчера в этом же зале бушевали страсти вокруг «дела о взяточничестве», в которое недобросовестные следователи Гдлян и Иванов пытались впутать меня. И вот — новое дело, тбилисское, и снова Лигачев. Неужели никто не внесет ясность, не восстановит справедливость? Ведь с этими людьми бок о бок я работал несколько лет, не раз говорили о партийном товариществе.

Но президиум отмалчивался… [13]

Помню, после выступления главного военного прокурора Катусева и первого секретаря ЦК КП Грузии Гумбаридзе объявили перерыв, и я зашел в комнату президиума. Если смотреть из зала на сцену Дворца съездов, то можно заметить, что справа находится небольшая дверь, облицованная под обшивку массивной стены. За этой дверью и расположена довольно обширная комната, где обычно собирались члены Политбюро. Поэтому сюда протянуты все виды связи, здесь есть телефонные справочники правительственных коммутаторов. Здесь же можно и наскоро перекусить.

Видимо, происходящее на съезде взволновало не только меня, и почти все члены Политбюро собрались в комнате отдыха. Ощущалась общая нервозность. Никто ни с кем не разговаривал, ни о чем друг друга не спрашивал, все чувствовали себя как-то неловко. Горбачев молча, сосредоточенно пил чай.

Неожиданно вошел Шеварднадзе, мгновенным взглядом окинул комнату, демонстративно бросил на стол папку с бумагами и возбужденно воскликнул:

— Все! Михаил Сергеевич, я ухожу в отставку. Я возмущен тем, что здесь происходит. Считайте, что я твердо решил.

Кстати говоря, западная печать уже на следующий день оповестила весь мир о намерении Шеварднадзе уйти в отставку. Я даже удивился, откуда об этом так быстро узнали зарубежные журналисты: ведь фраза была сказана в узком кругу, как говорится, при закрытых дверях. Но это — так, действительно, кстати. Ибо я ни на миг не сомневался в том, что угроза отставки мнимая, она нужна была Шеварднадзе только для того, чтобы «сохранить лицо» перед грузинскими депутатами, которые во время выступления главного военного прокурора покинули зал. А может быть, и не только перед грузинскими депутатами, но также перед теми политическими силами, которые набирали мощь в Тбилиси…

Не скрою, в те минуты в комнате президиума у меня мелькнула мысль обратиться к кому-либо персонально или же ко всем сразу: «Товарищи! Что происходит? Почему же вы молчите? Ведь вы прекрасно знаете, как все было на самом деле». Но, разумеется, я воздержался от подобных восклицаний. Политика — штука суровая, она строится на расчете, а не на эмоциях. Кроме того, я хорошо понимал, что, помимо стремления любой ценой «свалить» Лигачева, ход Собчака преследовал и иные, более широкие цели.