Борис был не прав - читать онлайн книгу. Автор: Егор Лигачев cтр.№ 28

Причем обо всем этом много говорится, в том числе на Пленумах ЦК и заседаниях Политбюро, в Верховном Совете СССР, но положение не улучшается. Дальше обмена мнениями дело не идет.

В связи с решением Верховного Совета Литвы о выходе из состава СССР резко обострилась обстановка в советской федерации, усилилась тенденция сепаратизма в других союзных республиках. Общегосударственные, интернациональные интересы отодвигаются на задний план.

Все вышеназванные вопросы многими членами ЦК ставились неоднократно на Пленумах ЦК. Нельзя сказать, что о проблемах единства партии я пишу впервые, как бы вдруг, неожиданно. О них говорил открыто, честно на Пленумах ЦК, совещании первых секретарей ЦК компартий союзных республик, крайкомов, обкомов, на заседаниях Политбюро. В Центральный Комитет поступают письма, постановления, в которых коммунисты, партийные комитеты критикуют Политбюро ЦК за непоследовательность, выражая мнение партийных масс, трудящихся, требуют усиления борьбы с деструктивными силами.

В партии во весь рост наряду с демократизацией и укреплением связей с массами встала задача размежевания, очищения ее рядов от тех, кто занимает позиции ревизионизма, социал-демократизма, национализма. В противном случае возможен раскол партии. Тогда КПСС ждала бы участь Компартии Литвы.

Почему мы медлим с размежеванием? Разумеется, эта работа должна проходить строго в рамках Устава КПСС и Конституции СССР.

Считаю, что сейчас тот случай, когда политическую ситуацию в партии надо рассмотреть на Пленуме ЦК. Если обратиться к истории, то при Ленине на пленуме коллективно рассматривался текущий момент. Необходимо созвать внеочередной Пленум ЦК КПСС. На нем можно было бы обсудить задачи партии по укреплению ее единства, целостности Советского государства. На Политбюро договорились направить по этому вопросу письмо в партийные организации. Убежден, что этого недостаточно.

В числе других заслуживает внимания, на мой взгляд, вопрос особой политической важности об участии рабочего класса и крестьянства в государственных органах, партийных комитетах. Как известно, дело дошло до того, что в Москве и Ленинграде народными депутатами РСФСР избраны лишь по одному рабочему. Судя по всему, неотложным является открытый, прямой разговор и принятие решения об усилении влияния партии на коммунистов, работающих в органах массовой информации.

Партия ждет от Центрального Комитета анализа событий в Восточной Европе. Социалистическое содружество распадается, НАТО укрепляется. На первый план вышел германский вопрос. Думаю, что в историческом плане это временное отступление социализма, уверен, что коммунистическая идея одержит верх.

Вы знаете, Михаил Сергеевич, меня, мой характер, видимо, понимаете, что я не мог не написать это письмо. Обстановка требует неотложных действий. Партия, Отечество в опасности, я бы сказал, в чрезвычайной опасности. И возможный распад нашей федерации стал бы потрясением мирового масштаба, непоправимым ударом по социализму, международному коммунистическому и рабочему движению.

Убежден, что рассмотрение этих вопросов на Пленуме ЦК принесло бы большую пользу.

Просил бы ознакомиться с этим письмом товарищей, входящих в состав Политбюро ЦК и Центрального Комитета партии.

С уважением Е. Лигачев.

27.03.90 г.»

* * *

Как известно, последующие события полностью подтвердили анализ ситуации, сделанный в этом письме. Если бы, уступая требованиям с мест, Горбачев созвал Пленум ЦК для обсуждения положения в партии и в стране, очень вероятно, что развитие событий удалось бы взять под контроль, избежать глубокого кризиса. Увы, этого не произошло. Пленум не созвали. Вопреки громогласным заявлениям о совершенствовании внутрипартийной демократии с моим письмом не были ознакомлены члены ЦК. Оно просто легло под сукно.

Таков был метод Горбачева. При Сталине за такое письмо сняли бы голову. При Хрущеве прогнали бы с работы. При Брежневе отправили бы послом в Африку. А при Горбачеве попросту проигнорировали, замолчали…

Но так или иначе, а ко времени XXVIII съезда КПСС наветы на меня развеялись, мои позиции в партии заметно упрочились. Это, конечно, понимали Горбачев и Яковлев.

И накануне XXVIII партсъезда была выдвинута, я бы сказал, невиданная идея полной смены руководства партии. Сама по себе эта идея означала отрицание такой важнейшей категории, как преемственность. Можно и нужно, более того, необходимо менять на съездах треть, половину, наконец, две трети состава руководства. Но чтобы сменить почти всех разом?! Такого не бывало в истории нашей партии, да и за рубежом не случалось, будь то партии коммунистические, социалистические или буржуазные. Полная замена всех членов Политбюро была антидемократической, силовой мерой. Исходило все это лично от Горбачева.

Не буду сейчас касаться бурных перипетий XXVIII съезда КПСС, на котором я вел борьбу, что называется, до последнего. Но об одном примечательном эпизоде умолчать не могу. Он произошел за день до окончания съезда, когда меня уже не избрали заместителем Генерального секретаря, что на деле означало отставку. Во время одного из перерывов я стоял в вестибюле Дворца съездов, обсуждая с писателями Владимиром Карповым и Анатолием Салуцким текущие события. Неожиданно в сопровождении телеоператора подошел известный американский советолог, профессор Стивен Коэн. Я читал его книгу о Бухарине, и нам уже приходилось встречаться. Во время этих встреч я понял, что не во всем разделяю взгляды Коэна на процессы, происходящие в СССР, а он соответственно не принадлежит к числу тех, кто разделяет мою позицию. (В последующем наши встречи стали еще чаще. Коэн написал вступительную статью к американскому изданию моей книги).

И вдруг Стивен Коэн, неплохо владеющий русским языком, воскликнул:

— Егор Кузьмич, позвольте пожать вам руку! Вы смелый, вы очень мужественный человек! Вы ушли красиво!

Что ж, право Стивена Коэна именно так оценивать мои действия. Но на самом-то деле я вовсе не задумывался над тем, чтобы «уйти красиво». Вопрос заключался в другом. Я пошел на выборы зам. Генсека с целью полнее раскрыть свою позицию, свое видение обстановки в партии перед делегатами съезда, коммунистами страны. Свой последний шанс я использовал сполна.

Разумеется, не я один бил тревогу, но, как уже говорилось, все уходило, как в вату. Яковлев без конца занимался утешительством и говорил:

— Что-то мы сегодня очень нервничаем. Стоит ли?.. Идет нормальный перестроечный процесс. Это неизбежные трудности переходного этапа, и не надо так волноваться.

Однажды на Политбюро я резко возразил:

— Не надо нас убаюкивать, успокаивать. За этим столом нет слабонервных. В стране назревает кризисная ситуация.

Но Яковлев продолжал сглаживать углы. Так было во всех острых случаях: будь то вопрос о праворадикальных (антисоветских) СМИ или же о Литве. Это была его позиция — не нервничать! И она очень напоминала старую водевильную песенку «Все хорошо, прекрасная маркиза!» То там, то здесь все уже, как говорится, полыхало синим пламенем, а Александр Николаевич невозмутимо тянул свое «не надо нервничать». Что это? Отстраненность от реальной жизни? Отсутствие политической прозорливости? Или же, наоборот, далекие расчеты? Пожалуй, последнее. Скажу откровенно: в сочетании с сильным политическим радикализмом его убаюкивание в преддверии самых критических ситуаций меня поражало.