Заговор против мира. Кто развязал Первую мировую войну - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Брюханов cтр.№ 35

Тут, разумеется, полиция должна была усилить давление на своего агента, до сих пор недостаточно или недобросовестно выполнявшего свои обязанности перед ней. В такой ситуации рисковать продолжением дальнейших полумер Говорухин уже не мог: дело уже четко продвигалось к попытке цареубийства, и за любую утаенную об этом информацию полиция все равно бы потом сняла с него голову – печальная история участника цареубийства 1881 года Н.И.Рысакова, выдавшего после ареста всех (оказавшегося в этом смысле предтечей Канчера), но все равно потом повешенного, была хорошо известна и не была единственной в таком роде!

Говорухин, таким образом, оказался перед окончательным выбором: либо полностью перейти на сторону полиции – и выдать заранее и вовремя всех и вся, либо попытаться покаяться перед друзьями-заговорщиками и, с их помощью, бежать куда подальше!

Говорухин предпочел второй вариант, хотя и не известно при этом, насколько откровенной была его исповедь и перед кем конкретно была она высказана. Как минимум, он счел должным выдать соратникам версию о том, что его преследуют за прошедшую летнюю агитацию, возможно – беседуют с ним, интересуются вполне конкретными обстоятельствами и лицами, а поэтому заговор, в связи с продолжением его участия, все более попадает под прямую и явную угрозу. Предположительно, в этой нелегкой беседе его собеседниками были Шевырев и Лукашевич – или один только последний, а уже потом Говорухин и Лукашевич, взаимодействуя с остальными, действовали рука об руку – в интересах общего дела, как теперь его понимали эти двое или трое. Такое предположение базируется на последующем поведении всех троих.

Шевырев бежал в Крым, что, однако, не принесло пользы его здоровью.

Говорухин имитировал самоубийство, дабы выиграть время для побега и притормозить поиски, поскольку полиция могла поверить, что агент, на которого она сама слишком сильно давила, не выдержал угрызений совести и покончил с собой (вот у Канчера действительно оказалась больная совесть или, возможно, коллеги по каторге затравили его). За границу Говорухин, очевидно, бежал с помощью документов, полученных от Виленской группы – только к этому эпизоду и прицепляется сообщение Лукашевича о том, что использовались ее услуги и в этом отношении.

Ситуация теперь отдавала бразды правления полностью в руки оставшегося Лукашевича, который мог затем руководствоваться целиком интересами не русских, а польских революционеров: не тратить усилий на подготовку реального цареубийства, которое, якобы, могло принести какую-то пользу России (вспомним сомнения Новорусского на этот счет!), а просто погнать на убой совершенно неподготовленных мальчишек!

Новорусского, очевидно, Лукашевич использовал и для обсуждения и выработки мер их общей безопасности. В частности они, возможно, обсуждали вопрос и о том, следует ли спасать от ареста уже попавшего в поле зрения полиции Александра Ульянова – в плане высказанных Новорусским мыслей о необходимости минимальных жертв. Похоже, что Ульяновым было решено пожертвовать, и это как-то дошло до Л.И.Ананьевой, которая и проявила живейшее беспокойство о его судьбе в конце февраля – ничто человеческое не чуждо даже восемнадцатилетним революционеркам!

Что еще оказалось известно Новорусскому – не ясно, но Говорухин предпочел вернуться в СССР только после его смерти (а также, для гарантии, только после смерти младшего брата Ульянова!). Лукашевич же не проявлял никаких признаков желания поведать миру об истинном распределении ролей в давно прошедшей истории 1887 года.

Сам же Говорухин в конечном итоге оказался морально и психологически сломлен всем происшедшим, и, вместо того, чтобы податься в генеральные секретари какой-нибудь партии, предпочел всю оставшуюся жизнь провести в тени. Впрочем, как мы предполагаем [189] , у него не было иного выхода.

Как реагировала полиция на исчезновение Говорухина?

Поверила ли она тогда в его самоубийство или нет, но она его упустила. В свете последующего стало ясно, что упущен государственный преступник, а полиция утратила в самый решительный момент собственные глаза и уши, внедренные в террористическую организацию, да и до этого неумело ими воспользовалась – эту профессиональную некомпетентность вполне заслуженно не простили Оржевскому и иже с ним!

Тем не менее, самоубийство или бегство Говорухина должно было стимулировать интерес полиции к его друзьям и знакомым: что бы ни случилось лично с ним, но он, так или иначе, имел подозрительные связи, а бегство или самоубийство усиливало уверенность в том, что он старался вывести из-под удара какое-то готовящееся преступление.

Когда же выяснилось, что террористическое письмо написано Андреюшкиным – по-видимому установленным соратником исчезнувшего Говорухина, то в этот момент пасьянс у полиции окончательно сошелся – все, казалось бы, стало ей ясно, и она должна была приступить к энергичным действиям. Кстати, не исключено, что Андреюшкин, вслед за Ульяновым, был указан еще самим Говорухиным в порядке передачи информации, которую предатель был вынужден поставлять полиции в самые последние дни своего пребывания в столице (с санкции Лукашевича или без нее – вот что интересно!).

Получилось так, что исчезновение в данный критический момент соглядатая внутри террористической организации вполне компенсировалось идеальной службой наружнего наблюдения, предельно четко разыгравшей свою роль. Но тут же полицейское начальство совершило еще одну ошибку, в которой было почти что не повинно.

Арест террористов был приурочен к юбилею – к 1 марта; так, скорее всего, решило само полицейское начальство, считавшее, что располагает полной свободой при выборе этого момента. Ведь оно было уверено, что предварительного наблюдения за проездами царя террористы еще не предпринимали – а для специалистов, хорошо разбирающихся в тактике и технике террора, это было бесспорно необходимым условием террористического успеха. Очевидно, полиция изначально считала, что пока что – 28 февраля и 1 марта – имеет дело только с группой наблюдателей-разведчиков, и поэтому можно не спешить с их ликвидацией. Выбор для ареста именно 1 марта был, скорее всего, просто конъюнктурно обусловлен, чтобы подчеркнуть превосходство нынешней полиции над предшественниками, проспавшими, как считалось по версии, закулисно гулявшей по коридорам власти, прежнее цареубийство 1 марта 1881 года.

Возможно, однако, что оперативный разбор результатов наблюдения заставил экспертов изменить первоначальное мнение и ускорить задержание.

То, что арестованные были вооружены бомбами, стало для полиции полной неожиданностью: оказалось, что целых два дня бомбисты свободно разгуливали по улицам столицы и могли беспрепятственно убить кого угодно – включая и разъезжавшего в эти дни царя!

Вот это был скандал – так скандал!

Завершим разбор этой истории чисто гипотетическим предположением о том, как Лукашевич мог избежать смертной казни.