Заговор против мира. Кто развязал Первую мировую войну - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Брюханов cтр.№ 13

„В Европе существуют только две действительные силы – революция и Россия“, – писал Тютчев. „Эти две силы теперь противопоставлены одна другой; и, быть может, завтра они вступят в борьбу“.» [52]

Заметим, что точка зрения Тютчева разделялась тогда очень многими, в том числе противниками Николаевской России.

А.И.Герцен – непримиримейший, казалось бы, враг Николая I – опубликовал в Лондоне на английском и французском языках несколько позже, в самом начале 1854 года, когда разворачивалась Восточная война, статью «Старый мир и Россия. Письмо к Линтону» [53] , где говорилось: «несмотря на все, Николай – орудие судьбы. Он бессознательно приводит в исполнение внутренние виды истории и скорым шагом, с закрытыми глазами, не видя пропасти, идет на их совершение», – Герцену пропасть представлялась в том, что победа Николая над Европейской коалицией (на самом деле произошло прямо противоположное) откроет путь к общеевропейской революции, в то время как «обе фракции – европейских революционеров и панславистов – объединяет социализм». Завершалась статья следующей тирадой: «Время славянского мира настало… Где водрузит он знамя свое? Около какого центра соберется он?

Это средоточие – не Вена, город рококо-немецкий, не Петербург, город ново-немецкий, не Варшава, город католический, не Москва, город исключительно русский. Настоящая столица соединенных славян – Константинополь, Рим восточной церкви; центр тяжести всех славян-греков – Византия, окруженная славяно-эллинским населением…

Во всяком случае война эта – величественная и воинственная интродукция мира славянского во всеобщую историю и с тем вместе похоронный марш старого света» [54] .

Герцену возражали К.Маркс и Ф.Энгельс в статье «Панславизм», опубликованной в Нью-Йорке: «Россия – безусловно нация завоевателей, и она была ею в продолжение целого столетия, пока великое движение 1789 г. не породило ей могучего соперника, полного жизненных сил. Мы разумеем европейскую революцию, взрывчатую силу демократических идей и прирожденную человечеству жажду свободы. Начиная с того времени, на европейском континенте существуют фактически только две силы: Россия со своим абсолютизмом и революция с демократией. Теперь революция кажется подавленной, но она живет, и ее боятся, как никогда раньше. На это указывает ужас, охвативший реакцию при известии о последнем восстании в Милане [в феврале 1853]. Но если Россия овладеет Турцией, ее силы увеличатся вдвое, и она окажется сильнее всей остальной Европы, вместе взятой. Такой оборот дела явился бы неописуемым несчастьем для дела революции. Сохранение турецкой независимости или расстройство аннексионистских планов России, в случае, если Оттоманская империя все же распадется, являются фактами величайшей политической важности. В этом вопросе интересы революционной демократии и Англии идут рука об руку. Ни та, ни другая не могут позволить царю сделать Константинополь одной из своих столиц, и если дело дойдет до крайности, то обе указанные силы окажут царю одинаково энергичное противодействие» [55] – это, как легко видеть – подлинный Тютчев, но с эмоциональной позицией противоположного знака. Интересно, читали ли Тютчева Маркс и Энгельс; впрочем, достаточно того, что они читали Герцена.

Фантастически интересно и то, что и социалист Герцен, и противостоявшие ему коммунисты Маркс и Энгельс, будучи сами практически совершенно бессильны, только и могли уповать: первый – на реакционнейшего царя, а его оппоненты – на британский империализм!

Такой же оставалась точка зрения Маркса и Энгельса и много позже: «Существующая Российская империя образует последний великий оплот всей западно-европейской реакции. В 1848 и 1849 гг. это обнаружилось с полной ясностью. /…/ Никакая революция в Западной Европе не может победить окончательно, пока рядом с ней существует современное российское государство. /…/ Падение русского царистского государства, уничтожение Российской империи – это одно из первых условий окончательной победы немецкого пролетариата» [56] , – писал Энгельс в 1875 году, когда пролетарская революция вместе с коммунизмом еще упорно бродили по Европе в качестве призраков, постепенно становясь, однако, все более и более туманными.

Так или иначе, но в 1848-1849 годах русский царь действовал в полном соответствии с рецептами Тютчева: «Подобно Тютчеву, император Николай I ощущал европейскую революцию прежде всего как враждебную русским устоям волну. /.../ считая себя оплотом консервативной Европы, Николай I не мог быть двух мнений об австрийских событиях. Вмешаться против Венгрии в защиту Вены император считал своим долгом.

/.../ Все расходы кампании Россия принимала на себя. Не дожидаясь окончательных приказаний,[фельдмаршал И.Ф.]Паскевич послал на защиту Вены в помощь австрийским войскам дивизию Панютина. Затем отправилась в поход главная армия фельдмаршала.

„Не щади каналий, – писал в напутствие Паскевичу император. – Ежели и Вена потеряна, дело ты исправишь, уничтожа гнездо бунта“. /.../

Вся кампания была беспроигрышна для Паскевича ввиду огромного численного перевеса его войск над венгерскими. Против более чем стотысячной армии Паскевича Гёргей [57] мог выставить всего около сорока тысяч человек (действия Паскевича затруднялись, впрочем, холерой, с необычайной силой свирепствовавшей в русской армии)» [58] .

Последствия неразумной политики Николая I обрушились прежде всего на него самого: в 1855-1856 годах откровенно враждебная позиция изначально нейтральной Австрии, благодарной, казалось бы, за неоценимую помощь 1849 года, поставила Россию на грань сокрушительного разгрома в Восточной войне. Император не пережил этого, а его преемнику пришлось идти на унизительные условия Парижского мира.

Вторично Венгерский поход 1849 года аукнулся Александру II еще позднее: «В 1878 году, когда под дипломатическим натиском европейских держав в Берлине Россия потеряла плоды своих военных действий против Турции, одним из главных ее противников был австро-венгерский дипломат, граф Юлий Андраши.

Этот дипломат – мадьяр по национальности – хорошо помнил результаты похода Паскевича в Венгрию. Влиятельный представитель Вены на конгрессе 1878 года, Андраши тридцать лет перед тем за участие в венгерском восстании был приговорен к повешению, и только своевременное бегство спасло его от исполнения приговора» [59] .