Заговор графа Милорадовича - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Брюханов cтр.№ 16

Похоже, что в конце ХVIII — начале ХIХ века эти стремления не были достаточно четко осознаны ведущими политиками, но объективно побуждали их на вполне определенные действия: русская армия энергично толкалась во все возможные направления.

Характерно в этом отношении мнение высокообразованного великого князя Александра Павловича (будущего Александра I) — в 1796 году он писал в известном письме к В.П.Кочубею: «В наших делах господствует неимоверный беспорядок; грабят со всех сторон; все части управляются дурно; порядок, кажется, изгнан отовсюду, а империя, несмотря на то, стремится к расширению своих пределов». Тем не менее, став позже императором, он, помимо преобразований в управлении (недостаточно успешных!), вынужден был сохранять и завоевательную поступь государства: в его царствование, кроме кровавой борьбы с Наполеоном, Россия захватила Финляндию и Бессарабию, расширила завоевания на Кавказе и в Закавказье, протянула руки к Персии и Туркестану.

Увы, современная история продемонстрировала, что средств для переваривания заглатываемых кусков оказалось недостаточно.

В конечном итоге, помещичьи имения, столкнувшись с неразрешимыми проблемами, неудержимо шли к банкротству.

Дворянский Банк, начавший с 1754 года выдавать кредиты под залог поместий, тщетно ждал их возврата. Очень неохотно, но правительству без излишней рекламы пришлось приступить к продаже беднейших имений, о чем сообщал в 1790 году Радищев. Уже в начале царствования Александра I (т. е. в самом начале ХIХ века) появились целые селения, состоящие из неимущих дворян. Но в большинстве своем «дворянские гнезда» сохранялись, т. к. правительство (за исключением кратчайшего периода при Павле I) не решалось настаивать на их ликвидации.

Нерешительности правительства способствовало и то, что бюрократия, и тогда уже представлявшая собой самостоятельную социальную силу, все еще была личными узами тесно связана с помещичьими имениями.

В то же время росло дворянское недовольство правительством и самим царем: рядовое большинство помещиков в глубине души ощущало свои безнадежные долги государству личными долгами царю — увы, это было прямым проявлением монархической идеологии, связывающей идею государственности с персоной царя.

Отсюда и та ненависть к царям, которая и стала привычной традицией для значительной части образованного общества, еще начиная со времени Павла I.

В то же время, недоимки по подушной подати, скопившиеся в основном на массе беднейших поместий, достигли к концу XVIII века порядка 10 % годового государственного бюджета — т. е. приблизительно той же величины, что и задолженность государства перед иностранными кредиторами!

Начиная с Екатерины II, правительство всерьез заинтересовалось возникшей проблемой. В ответ на опросные листы Вольного Экономического Общества уже в 1767 году из Переславльского уезда Рязанской губернии сообщалось: «Здешние места многолюдны, и по многолюдству уповательно: что больше земледельцов в работу годных, нежели земли удобной к деланию». Аналогичные сведения пришли из Рузы, Вереи, Коломны, Владимира, Гороховца, Юрьева-Подольского, Суздали, Шуи, Костромы, Любима, Кинешмы, Ростова-Ярославского и Романова на Волге.

По тогдашним агрономическим оценкам, при трехпольной системе земледелия на одно крестьянское «тягло» (в традиционном смысле слова — супружеская чета с некоторой помощью менее трудоспособных членов семьи) полагалось порядка 15 десятин пахотной земли (десятина — чуть больше гектара); это была классическая, названная позже «трудовой», земледельческая норма того времени.

Павел I поставил задачу обеспечения этой нормой всего крестьянства. Предварительные расчеты показали, что это — чистейшая утопия: практически было невозможно обеспечить и 8-ми-десятинную норму.

Тем не менее, убийство Павла 11 марта 1801 года положило конец планам грандиозной аграрной реформы. Какого характера это была бы реформа, об этом свидетельствуют шаги, предпринятые Павлом перед гибелью.

Не случайно современники постарались, чтобы о павловском правлении сохранились исключительно нелепейшие анекдоты. Павел действительно правил с необузданностью, не слишком подобающей мудрым государственным деятелям. Но будто бы Петр I, которому он подражал, был лучше!

На самом же деле, решения Павла хотя и поражали смелостью и лихостью, каких не было ни у кого из последующих российских властителей вплоть до октября 1917 года (не случайно аналогии с Павлом I возникли в оппозиционной прессе в первые недели большевистского правления!), но мотивы его действий были предельно ясны. «Для меня не существует партий и интересов кроме интересов государства, а при моем характере мне тяжело видеть, что дела идут вкривь и вкось, и что причиною тому небрежность и личные виды; я скорее желаю быть ненавидимым за правое дело, чем любимым за неправое», — писал Павел еще в 1777 году (т. е. задолго до воцарения), четко предопределив собственную судьбу. К тому же его страсть к порядку доходила почти до мании — как, к несчастью, и у его потомков. Он действительно руководствовался справедливостью, не скупился на благодеяния (в числе прочих — возвратил А.Н.Радищева из сибирской ссылки) и еще более щедро раздавал наказания (например, дважды убирал в отставку своего любимца А.А.Аракчеева), а в итоге растерял всех влиятельных сторонников.

Что же касается экономической и социальной политики, то при всей экстравагантности Павел был предельно логичен и последователен. Он явно сопоставил внешний долг России с недоимками по подушной подати и пришел к соответствующим выводам.

Внешний долг был попросту объявлен недействительным — именно так сделали и большевики в 1917 году. Павел предложил держателям облигаций займов, отпущенных России главным образом голландскими и генуэзскими банкирами, за выплатой процентов обратиться к Англии, якобы задержавшей выплату субсидий на войну с Наполеоном.

Одновременно Павел заключил союз с тем же Наполеоном и собрался в поход на Индию. Могли ли добраться войска Павла до Индии (путь туда лежал через Афганистан, что тогда недооценивалось российскими военными экспертами — как, впрочем, и в 1979 году!) и сумели бы поразить империалистическую Великобританию в самое сердце — это, конечно, большой вопрос, теперь уже неразрешимый. Но факт, что союз с Наполеоном был обусловлен очень четкими соображениями: Россия в тот момент не была должна Франции ни копейки!

Логично, что следующим шагом было бы освобождение России от помещиков, способных только увеличивать государственный долг. Уцелеть решительному Павлу в такой острой ситуации было действительно мудрено.

В конечном итоге крепостнический строй, созданный послепетровской приватизацией, стратегически оказался нежизнеспособен, как и предшествующий петровский режим. Вот это и определяло общеэкономическую и социальную обстановку, в которой и развернулись политические конфликты с самого начала XIX века.

К моменту смерти его бабушки, Екатерины II (6 ноября 1796 года), великому князю Александру Павловичу было около 19 лет, и именно его прочили в наследники великой императрицы: с детства он получал соответствующее воспитание, а напряженные отношения царицы с ее сыном Павлом ни для кого не были секретом. 16 сентября 1796 года Екатерина самолично пообещала любимому внуку передать престол непосредственно ему.