Настоящий Лужков. Преступник или жертва Кремля? - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Полятыкин cтр.№ 19

Результатом такого их бесшабашного, беспощадного и дурацкого, с точки зрения журналистской камарильи, поведения стали отказ обоим в дальнейшем общении перед лицом публики с высоким чином и выдворение с телеэкрана любимого мэром телеканала. Он должен сидеть в нем лицом к самому себе и ни к кому другому.

Как-то мне удалось вытащить Ю. Лужкова в Дом журналиста на встречу с читателями. А кто читатели с Арбата? Старики, пенсионеры. Они и заполнили зал для зрителей, и едва я открыл встречу, они начали трепать мэра почем зря. Злобы не было, была немножко напряженная атмосфера из тех, когда большой начальник должен держать ответ за своего последнего дворника. Вот и арбатские дедушки и бабушки хотели немедля получить ответы на самые животрепещущие свои вопросы. До каких пор не будет убираться подъезд, сколько можно ждать слесаря — ну и прочая такая ерунда.

Мэр отбивался как мог, по-моему достойно, и старики по прошествии некоторого времени окончательно угомонились. Но зато по окончании этого сеанса я получил по полной программе.

— Ты куда меня привел? — спросил Ю. Лужков резко, едва встреча завершилась. — Ты что, не знаешь, как это делается?

Я даже ответить толком не успел и толком не понял, за что получил. Встреча как встреча, потрясли немного — так это же только на пользу, разминка. Потом умные люди объяснили. Стариков, которые имеют право задать вопросик, специально натаскивают на этот прием, они репетируют перед камерами, а тут я, импровизатор хренов.

Понятно, что он полностью растренировался, деквалифицировался, чтобы проводить встречи подобного уровня, но горя-то большого нет.

— Э-э, барин, — говорили мужики в одном из рассказов Лескова, — ты нас грязненькими полюби, а чистенькими нас всяк полюбит.

Брезглив, однако, Парамоша.

Сформировавшееся в хулиганистом родном дворе умение держать удар пригодилось ему на первых порах работы в Мосгорагропроме, когда не долбил его на страницах газет только что самый ленивый журналист. В отместку на публикацию в «Литературной газете» про кошку и колбасу он запретил пускать корреспондентов на подведомственные предприятия, а на газету подал в суд — это в те-то времена!

В заметке речь шла о колбасе, которую кошки есть отказались и которую выпускали на мясокомбинате Мосгорагропрома, возглавляемого Ю. Лужковым. Его требование опубликовать опровержение результата не дало. Больше того — редакция поместила еще одну статью, «последушку», как говорят журналисты, где снова бомбили председателя столичного агропрома. Он хоть и занимал высокий пост, не знал, конечно, секретов тогдашних редакций. Ни одна из них никогда не признавалась, когда допускала промашку. И те руководители, которые это понимали, быстро отписывались: недостатки, дескать, устранены, жулики выловлены, несуны ликвидированы, любовницы сокращены, а пьяницы уволены. Копию такого ответа посылали в горком или райком, и все были довольны. А смеялись критикуемые, поскольку ничего подобного изложенному в отписке они делать не собирались. В случае же поступления в редакцию или райком повторной жалобы ее автору приклеивали ярлык — «склочник». И он мог писать хоть до конца своих дней — нигде б ничего не добился. Разве что могли мимоходом, рассердившись, посадить на пару лет. А если интеллигент, то и в психушку.

Ю. Лужков по накатанному пути не пошел, думаю, характер не позволил. Не побежал жаловаться в партийные органы, откуда, естественно, газету бы приструнили, не стал отписываться, признавая «некоторые недостатки» и обещая их исправить, не начал интриговать, чтобы в других газетах появились положительные заметки о его деятельности, а написал гневное письмо главному редактору. К чему это привело, я уже сказал — к появлению новой заметки, и тогда Юрий Михайлович подал в суд.

В городе и прецедента-то не было, и закона о печати не было в помине, и суды вообще подобными делами не занимались или, если занимались, то единственно по указанию партийных начальников и с определенной целью — дискредитировать истца и оправдать газету.

Не помню нынче, состоялся ли суд и чем закончился, это, в конце концов, непринципиально. Принципиален поступок.

Однажды дотошный московский журналист задал мэру вопрос: дескать, у вас зарплата всего 14 тысяч рублей, как вы сводите концы с концами, ведь вы — мэр?

— А я мало трачу, — был ответ.

Видимо, эта семья вообще экономная. Как-то перед очередными выборами мэра группа энтузиастов с многозаслуженным кинорежиссером и документалистом Борисом Загряжским, снявшим к тому моменту 10 короткометражных фильмов о Москве без единого рубля бюджетных денег! — решила показать Ю. Лужкова лицом к народу как достойнейшего из кандидатов.

— Ребята, — сказал, как всегда, возбужденно Загряжский, — давайте снимем пять-семь фильмов о Москве в русле нашего проекта и заткнем этого Доренку на хрен. Не в лоб покажем, как Лужков строит и дерзает, а исподволь, незаметно, как в рекламных роликах, где тебе засовывают информацию в подкорку головного мозга.

— Давайте, — согласились мы с Людмилой, его директором, — но вопрос прежний: где деньги, Зин?

— В его предвыборном штабе, — не растерялся Борис. — Напишем письмо, сходим объяснимся — не совсем же они там тупые…

— Как говаривал Лаврентий Палыч, попытка — не пытка, — согласился я, и мы отправились в штаб «Отечества» — благо они сидели во дворе нашего дома, в Композиторском переулке.

Флаги, антураж, охрана — все, блин, как положено. Нас принял пресс-секретарь, быстро сообразил, что дело стоящее, а деньги надо отдать небольшие, пообещал доложить В. Шанцеву, который принимал подобные решения, и мы ретировались.

Потом ходили еще не один раз и к разным людям, потом кампания прошла, и Ю. Лужкова избрали, а судьба нашего предложения так и осталась неясной. Судя по попытке издать еще и плакаты «За Лужкова», под которые тоже ничего не дали и даже не стали разговаривать, сославшись на централизацию, консервацию, сифилизацию этой работы внутри штаба, я понимаю, что все у них там было схвачено, за все и всем уплачено, а чужие просто там не ходят, с какими бы благими намерениями они ни приближались к предвыборному денежному мешку.

Неутомимый на выдумку режиссер Б. Загряжский придумал почти беспроигрышный вариант — обратиться к жене Ю. Лужкова, которая к тому моменту уже не раз выступала как покровительница детей и искусства. А у нас все сходилось — тут тебе и дети и искусством несет за две версты. Но, видно, искусства оказалось слишком много. Через несколько дней Борис был шокирован не самим отказом высокопоставленной жены, а той формой, в какой это было сделано.

Стоявший перед заветными дверями заслуженный работник, читавший лекции студентам разных стран на их родных языках, — внутрь его не пустили — дождался выхода — нет, извините, не Е. Батуриной, а неизвестно какого уровня сотрудницы, но, видимо, высокого, поскольку она, заявив, что никакой возможности поддержать сей проект нет, расписалась подлинной подписью госпожи Батуриной и велела Борису убираться. А что ему, бедолаге, оставалось делать?