Ленин-Сталин. Технология невозможного - читать онлайн книгу. Автор: Елена Прудникова cтр.№ 77

Левее анархистов была уже стенка. А нишу между ними и приличными «легальными» социалистами заполняли большевики — мелкая социалистическая группа с огромными амбициями. Прочие социалисты над ними смеялись — как выяснилось впоследствии, зря…

— Что же, большевики — это те, которые большинство имеют?

— Нет, они больше требований предъявляют.

Дмитрий Осъкин. Записки прапорщика

Дословно это выражение переводится как «ужасный ребенок», или, если по-русски, «ну что поделаешь — такой уж он уродился». Остальные члены семьи смотрят на окружающих с легким смущением по поводу выходок «ужасного» отпрыска — но вообще-то все к нему уже привыкли и воспринимают как неизбежное зло.

Именно таким enfant terrible была в многочисленном семействе российских левых партия большевиков. С самого начала, с момента раскола, они вели себя неприлично. Считали, к примеру, что для России марксовы законы не писаны, что долгий буржуазный путь индустриализации можно и миновать, сразу перейдя к строительству социализма. Это были, конечно, только теории из породы воздушных замков, но ведь они отражались и на практике: большевики строили свою РСДРП не как парламентскую партию, а как конспиративную боевую организацию. Все это можно было бы понять, если б они баловались террором — кто без греха? Но террором они практически не занимались, и тогда зачем вся эта конспирация? Они что — всерьез готовятся к захвату власти? Это даже и не смешно…

Естественно, ни о каком реальном захвате власти большевики до весны (а может статься, и до осени!) семнадцатого года и не думали. Причина была совсем иной, куда более прозаической — структура организации объяснялась потребностями повседневной работы. Которой, кстати, большевики причиняли своим более правым тёзкам [150] массу неприятностей. Меньшевики видели себя в качестве парламентской партии и предпочитали легальные формы деятельности, не влияющие на производство — в крайнем случае, если возникнет уж очень острый конфликт, можно провести небольшую забастовку. В 1917 году в составе третьего коалиционного правительства министром труда стал меньшевик К. А. Гвоздев — он был вообще против стачек как таковых, считая, что те обессиливают рабочий класс и дезорганизуют страну. Коль скоро партия выдвинула его на такой пост, стало быть, он выражал общее мнение.

Большевики же со стачек начинали, а потом, если удастся, переходили к захватам предприятий, баррикадам и уличным боям. Они, конечно, чаще всего проигрывали, и в итоге доставалось всем эсдекам, без различия ориентации [151] .

Когда началась война, меньшевики большей частью выступали за участие в ней, некоторые были, в общем-то, против, но весьма ненавязчиво против. А Ленин выдвинул тезис перехода империалистической войны в гражданскую, от которого содрогнулись все. Это также была теория, но, в отличие от построения социализма, она-то являлось вполне реализуемой.

Если бы партия большевиков ограничивалась сидящими в Цюрихе деятелями разговорного жанра — так и пусть себе строят любые теории. Но внутри нее имелось некоторое количество очень конкретных товарищей, которые еще в 1905 году баловались боевыми дружинами и в легальной политической говорильне не видели себя вообще никак, зато отлично умели работать с массами. Кстати, одним из таких товарищей был прошедший путь от пропагандиста в рабочем кружке до члена Русского бюро ЦК человек трудноуловимых взглядов, зато вполне ощутимых дел, ставший чуть позже известным всему миру под одним из своих партийных прозвищ — Сталин. С самого начала своей революционной биографии он редко появлялся на митингах, предпочитая конкретные дела, вперемешку с чисто конкретными. Легальной политической деятельностью он не занимался в своей жизни никогда. Что дало повод впоследствии многим из проигравших нарочито удивляться: как же так, абсолютно незаметная личность, «серое пятно» [152] — и вдруг выдвинулся в лидеры огромной страны. Во ингриган-то, а!

«Ошибка Патриарха была в другом, вечная роковая ошибка политических деятелей… Как это ни прискорбно, но Порфирий недооценил идиотизм народных масс. Народные массы пошли за Африканом…»

Евгений Лукин. Алая аура протопарторга

…Февральскую революцию большевики попросту проспали. Ленин, пребывавший в то время в Цюрихе, еще в январе 1917 года говорил: «Мы, старики, может быть, не доживем до решающих битв этой грядущей революции».

В Петрограде всем ведали три молодых члена «Русского бюро» ЦК (основное ядро Центрального Комитета традиционно сидело в эмиграции): Молотов, Шляпников и Залуцкий. Молотов вспоминал: когда на улицах началась стрельба, они принялись выяснять, что, собственно, происходит. Пришли к Горькому.

«Стоим с Залуцким в прихожей у Горького. Он вышел — вот тут я его впервые и увидел.

Мы: „Что у вас слышно? Не был ли у вас Шляпников?“

Он: „Сейчас уже заседает Петроградский совет рабочих депутатов“, — говорит, окая.

„А где заседает?“

„В Таврическом дворце. Шляпников может быть сейчас там. Приходил ко мне и ушел“ [153] .

Ну, мы пришли в Таврический, вызвали Керенского, он был председателем Совета — представились ему: „Мы от ЦК большевиков, хотим участвовать в заседании“. Он провел нас в президиум…

27 февраля Керенский ввел меня в Петроградский совет, когда он только создавался. Там большевиков было мало-мало» [154] .

…Когда столь внезапно грянула революция, Ленин и остальные видные большевики стали искать возможности добраться до России. Швейцария находилась в окружении воюющих государств, так что это было непросто. Англичане и французы, кровно заинтересованные в продолжении войны, всячески препятствовали возвращению большевиков-эмигрантов. Само собой, пополнения подведомственного болота новыми чертями не хотело и российское правительство. Помогли, как ни странно, немцы — после небольших дипломатических усилий со стороны русских эмигрантов они стали пропускать в Россию всех политических деятелей, без различия взглядов. «Как ни странно» — это просто такой оборот речи, на самом деле ничего странного здесь нет, у немцев был железный резон: любой из политических эмигрантов станет мутить воду и тем самым облегчит положение Германии.