Мало-мальски обстрелянные красногвардейцы к тому времени отправились на Дон, воевать с Калединым. Отряды, с самого утра занявшие позиции в ключевых точках, состояли из новичков, которых собрали, кое-как обучили обращаться с оружием, а затем выдали патроны и политические установки — защищать Советскую власть от врагов — и отправили на баррикады. Более внятной задачи им не поставили, инструкций, как обращаться с толпой, не дали, связи тоже почти не было.
И вот шествие началось. Участвовала в нем, в основном, «чистая» публика: студенты, чиновники, служащие, женщины, лавочники и пр. Оружия у них не было — точнее, нет сведений о его наличии! — но без провокаций, конечно же, не обошлось. Так, колонну на перекрестке Невского и Садовой обстреляли из здания Думы. Как водится, вину возложили на Советы — но за каким, простите… правительственным солдатам палить из здания Думы через весь квартал по толпе? С какой целью? Гораздо с большей вероятностью можно говорить о провокации и последующих криках о зверствах Советов… либо о компании пьяных солдатиков, ночью удачно разгромивших забытый винный склад и решивших пострелять «по буржуям». Второе вероятнее — уж очень всё глупо вышло.
Рассказы о разгоне демонстрации выглядят устрашающе, но не слишком правдоподобно. Например, один из них приводит Александр Рабинович:
«Толпа из десяти тысяч человек, с пением и транспарантами, попыталась прорваться к Таврическому дворцу по Фурштатской улице, но была остановлена красногвардейцами и солдатами в полном боевом снаряжении. Практически без предупреждения военные открыли огонь по толпе из винтовок и пулеметов. Стрельба продолжалась добрых четверть часа, в течение которых несколько демонстрантов были убиты и ранены».
Как же надо стрелять, чтобы, паля в толпу из винтовок и пулеметов (!) за четверть часа (!!) ранить всего несколько человек? Единственное внятное объяснение — что стреляли в воздух, но иногда все же промахивались и попадали в демонстрантов. Умение раннесоветских силовых структур обращаться с оружием — это особая тема, тут не знаешь, плакать или смеяться…
В общем, огромное количество свидетелей видело, как красногвардейцы палили в толпу, но число убитых в тот день составило всего 21 человек
[224]
, при этом не уточняется, сколько погибло от пуль, а сколько было затоптано толпой. За тринадцать лет до того, 9 января 1905 года, когда организованные и обученные солдаты под надежным командованием занимались тем же самым делом — не пропускали колонны демонстрантов — число жертв (по наиболее реалистичным оценкам) было в десять раз больше. Можно сказать, что красногвардейцы проявили просто невероятную сознательность и блестяще справились со своей задачей. А учитывая, что заранее было объявлено военное положение и сделаны все необходимые предупреждения — какие вообще могли быть претензии к властям?
* * *
В час дня открылись одни из ворот Таврического дворца, и начался пропуск делегатов. Первыми прибыли эсеры. Александр Рабинович описывает их явление следующими словами: «Шагая по шестеро в ряд, делегаты щеголяли отличительными бантами-розетками и несли в руках свечи и свертки с бутербродами. Примерно половина из них была облачена в деловые костюмы, а сверху, чтобы уберечься от мороза — в тяжелые шубы и галоши. Другую половину составляли крестьяне в грубых полушубках и валенках. Николаи Святицкий впоследствии заметил, что такие лица, какие были у его коллег, он прежде „видал у приговорённых“». Многие из них по-прежнему недооценивали большевиков, считая, что не вернутся живыми домой.
Белый Зал дворца был увешан чёрными транспарантами — все-таки большевики умели не только ставить батальные сцены, но и работать в жанре мелких пакостей!
[225]
Делегаты расположились так: справа — меньшевики и эсеры, слева — большевики, посередине — левые эсеры. Кадетов не было. На галерке собрались гости — представители заводов, воинских частей и флотских экипажей, многие с винтовками, гранатами, пулеметными лентами и прочими необходимыми в тревожное время предметами туалета. Впрочем, как выяснилось позднее, делегаты также не были безоружными.
Антагонизм обозначился сразу. Левая половина зала была намерена требовать от Учредительного Собрания принятия «Декларации», правая собиралась начать работу так, словно бы никакого ВЦИК и Совнаркома вообще не существовало. Именно это намерение они и выказали с самого начала. По логике вещей, открывать работу Учредительного Собрания должен был председатель ВЦИК, как глава государства (хотя бы и временный). Однако ровно в четыре часа, когда все расселись по местам, на трибуну вышел старейший из делегатов, правый эсер Шевцов, и попытался открыть заседание. Правая сторона зала взорвалась овацией, левая — воплями протеста. И тут появился Свердлов, в начале ноября избранный председателем ВЦИК вместо Каменева. К крикам аудитории присоединился одобрительный рёв галерки, в середине зала началась потасовка — по-видимому, левые и правые эсеры вступили между собой уже в решительный бой. А он стоял и ждал момента, чтобы вставить слово. Слово товарища Свердлова, сформировавшееся на уральских заводах — это было нечто особенное. Сразу становилось понятно, что не за одну лишь политическую твердость его избрали председателем такого шумного органа, как Всероссийский исполнительный комитет образца семнадцатого года.
Молотов впоследствии вспоминал:
«Свердлов невысокий, в кожанке, громовой голос, прямо черт знает, как из такого маленького человека — такой чудовищный голос идёт. Иерихонская труба! На собрании как заорет: „То-ва-ри-щи!“ Все сразу, что такое? Замолкали…»
Дождавшись, пока зал успокоится, Свердлов прочитал с трибуны «Декларацию» и предложил рассмотреть ее первым пунктом повестки дня. И тут левая половина зала встала и запела «Интернационал». Остальным тоже пришлось подхватить — куда денешься? Общий для всех революционный гимн. Счет стал 2:0 в пользу большевиков — однако силы были все же слишком неравными.
Это стало ясно уже через несколько минут — во время выборов председателя. Слева выдвинули не большевика, а Марию Спиридонову, из фракции левых эсеров, справа — известного правого эсера Чернова. За него подали 244 голоса, за Спиридонову — 153. Сразу стала понятна как расстановка сил, так и ход будущей работы Собрания.
Потом на рассмотрение были предложены две программы: «Декларация» и так называемая «Программа первого дня», озвученная эсером Пумпянским, в которой он предлагал начать рассмотрение вопросов о мире, земле и государственном устройстве — так, словно бы не существовало ни Советов, ни Совнаркома, ни «Декларации». Голоса разделились практически так же, как и в вопросе о выборе председателя. За эсеровскую программу проголосовало 237 человек, за большевистскую — 146.