С Германией отношения у Польши были немногим лучше, чем с СССР и с Литвой. В то время между ними шла таможенная война (хотя любые попытки СССР улучшить экономические отношения с Польшей торпедировались последней именно на основании того, что это-де не понравится Германии). В октябре 1929 года они всё же сумели договориться о взаимном отказе от всех финансовых претензий по итогам Первой мировой войны, а в марте 1930-го был подписан польско-германский торговый договор. Впрочем, он так и не вступил в силу, поскольку летом отношения вновь ухудшились, вплоть до инцидентов на границе. Германские правые уже открыто заявляли, что восточная граница не является окончательной, а отошедшие к Польше земли должны быть возвращены.
Начиная с декабря 1931 года снова обострилась таможенная война — Польша повысила пошлины на германские товары, Германия — на польские. Варшава начала усиливать войска на границе с Данцигом, Восточной Пруссией и Силезией. Впрочем, всё ограничилось демонстрацией — но демонстрацией с далеко идущими последствиями. Обострение отношений дало Германии основание потребовать равноправия с остальными государствами по части вооружений, и 11 декабря 1932 года она получила желаемое.
Но поскольку затруднительно ругаться сразу со всеми соседями, в отношениях с СССР наступило потепление, и 25 июля 1932 года даже был наконец подписан договор о ненападении, вступивший в силу 23 декабря 1932 г. Через месяц с небольшим, 30 января 1933 г., рейхсканцлером Германии стал Адольф Гитлер.
…И при Гитлере
Вектор польской внешней политики вообще довольно трудно определить. Если основной целью Гитлера являлось сколачивание блока для будущего реванша, а основной целью СССР — создание системы коллективной безопасности против Гитлера и его реванша, чтобы защищаться не в одиночку, то у поляков всё было куда более неоднозначно. Они не желали сближаться как с русскими, так и с немцами, однако «серединное» положение между двумя этими мощными державами заставляло Варшаву всё время решать вопрос: кто же из этих двоих на сегодняшний день ей противнее? А решать приходилось, ибо создание блока малых европейских государств почему-то с завидной регулярностью проваливалось…
С другой стороны, положение у Польши и в самом деле было тяжёлое. Какой прогноз ни строй — получалось даже не плохо, а очень плохо. В Европе постепенно определялось несколько блоков, не присоединяться к которым могла позволить себе разве что Швейцария. Что делать?
Союз с СССР для Варшавы был невозможен по нескольким причинам: застарелое органическое неприятие «москалей», отрицательное отношение к такому союзу Франции и Англии, да и стратегически из всех раскладов этот был наименее выгодным. Если Гитлер всё же соберётся воевать с Советским Союзом, мелкое препятствие в виде Польши его не остановит, зато сама она попадёт между молотом и наковальней.
Можно блокироваться с Англией и Францией, что вполне в русле польской политики. Но, как мы помним, ещё в 1923 году было заявлено, что британская цель — экспансия Германии на восток, выгодная и для Франции. А на востоке что? Советский Союз? Нет, сперва Польша! Если бы могла существовать уверенность, что в случае войны французы ударят немцам в тыл… но это им невыгодно. Им важно отвести войну от собственных границ, а зачем мешать столь желанной германской экспансии на восток?
Можно ещё поддержать Германию. Правда, тогда придётся отдавать «польский коридор» и Данциг — но зато есть шанс в порядке компенсации получить земли на востоке, хотя бы ту же Литву, да и Белоруссию тоже, и уберечь свою территорию от опасности войны, начав совместное движение на восток с польско-советской границы. Расклад, как ни крути, самый выгодный — и стоит ли удивляться, что Пилсудский пошёл на сближение с Гитлером? В него за это даже камня не бросишь — он заботился о своей стране.
Но в любом случае союзников поляки видели только на Западе — как всегда. 1 сентября 1933 года князь Сапега в лекции о международном положении заявил:
«Перед нами встал вопрос, будем ли мы форпостом Европы, расширяющейся в восточном направлении, или мы будем барьером, преграждающим путь европейской экспансии на Восток. Господа, история уничтожит этот барьер, и наша страна превратится в поле битвы, на котором будет вестись борьба между Востоком и Западом. Поэтому мы должны стать форпостом Европы, и наша внешнеполитическая задача заключается в том, чтобы подготовиться к этой роли и всячески содействовать европейской солидарности и европейской экспансии…»
[102]
Князь забыл только одно: поинтересоваться на сей счёт мнением Европы. Практика показала, что оная часть света, причём оба блока одновременно, предпочла использовать Польшу в качестве известного изделия, которое после использования выбрасывают. Оно, конечно, тоже форпост, но… Сравнение грубое, однако авторы не виноваты, виновата историческая реальность…
…Итак, Пилсудский сделал выбор. Начал он, правда, весьма странно. В ночь на 6 марта польский десант занял Вестерплятте — небольшой полуостров в бухте Данцига, после войны объявленного вольным городом под польским патронатом. На полуострове находился польский военно-транзитный склад и небольшой гарнизон для его охраны, и зачем туда отрядили десант — совершенно непонятно. После жалобы Германии в Лигу Наций поляки десантников вывели.
А вот потом пошли чрезвычайно интересные события. Через день в Италии начал свой путь прелюбопытнейший документ. Он был подписан 15 июля и, хоть и никогда не вступил в силу, многое объясняет в дальнейших событиях. Это так называемый «Пакт четырёх», предложенный Муссолини 8 марта 1933 г.
«Ещё за полгода до выдвижения проекта „Пакта четырёх“ Муссолини заявил в Турине, что „обременённая“ большим количеством членов Лига Наций неспособна обеспечить мир в Европе. Итальянский диктатор предлагал вернуться к практике XIX века, когда все вопросы в Европе решались „концертом великих держав“. На этот раз в „концерте“ должны были участвовать четыре державы — Италия, Германия, Англия и Франция. Они образуют своего рода „европейскую директорию“ для проведения политики „сотрудничества и поддержания мира“.
Бросалась в глаза антисоветская направленность пакта. Великую европейскую державу — СССР демонстративно отстраняли от какого-либо участия в решении европейских проблем. Итальянская печать не делала секрета из того, что было на уме у „дуче“. „В плане Муссолини, — писала „Трибуна“ в передовой статье 9 апреля 1933 г., — есть элемент, о котором не говорят или говорят косвенно“. Этим элементом, пояснила газета, являлось „активное освобождение мира от большевизма“»
[103]
.
Впрочем, и так понятно, что объединиться страны, имеющие такое количество противоречий между собой, могли не просто так, а лишь против кого-то. И ясно, против кого могли объединиться столь резко антисоветски настроенные государства. Добавим, что идея приобретения колоний в России, естественно, никуда не делась.