Однако превзошел он сам себя в лицемерии, когда заявил:
— В нашей стране общественные деятели гордятся тем, что являются слугами народа. Они постыдились бы быть господами над ним.
Самому Черчиллю такая перспектива явно не грозила по причине полного отсутствия у него чувства естественного стыда. Взамен него несостоявшийся герцог Мальборо с пеленок, с молоком кормилицы впитал чувство элитарного превосходства и ощущение права быть среди избранных… В 1906 году, едва перевалив через тридцатилетие, он временно перебежал от тори к либералам, чтобы сохранить за собой место в парламенте. Он его и сохранил, и вот, попав в трущобы Манчестера, он написал своему личному секретарю Эдварду Маршу: «Представьте, что вы живете на этих улицах… Это значит, что вы никогда не видите ничего красивого, никогда не едите ничего вкусного и никогда не ведете умных бесед»…
Молодой Черчилль — именно в силу крайней самоуверенности — так и не понял, насколько тогда саморазоблачился… Быть на виду у всех и красоваться, вкусно есть, пить и краснобайствовать — вот было его подлинным жизненным кредо. Не познание, не научный или социальный поиск, не преобразование мира к лучшему, а вкусная, пардон, жратва за красиво сервированным столом, приправленная тонкой беседой в изысканном кругу…
Ради этого подлинного идеала Золотой Элиты и была начата эта война.
Ради него же Черчилль и должен был ее продолжить…
Тем более что она давала такие возможности!
Ну, например, вот такие…
Министром авиационной промышленности в кабинете Черчилля стал 60-летний лорд Бивербрук. Авиапромышленность на Острове была развита хорошо, но концентрация и централизация ее были слабыми — подлинно массовое производство отсутствовало. Не было, соответственно, и удешевления производства, а значит, и увеличения прибыли. Да и оборот продукции был слабым — самолеты покупают не каждый день, а служат они не один год.
Другое дело — война. Она требует тысяч, десятков тысяч быстро выбывающих из строя однотипных самолетов!
И вот как Бивербрук решил проблему расширения и унификации производства в условиях расширения войны…
В Оксфорде был расположен авиационный завод лорда Наффилда, и новый министр сразу же начал действовать. Вызвав секретаря, он распорядился:
— Немедленно поезжайте в Оксфорд и сообщите Наффилду, что с завтрашнего дня его предприятие амальгамируется с предприятием Виккерса.
— Но лорд Наффилд не давал на это согласия! — ужаснулся секретарь. — Он так упрям и… так богат!
— Я так решил… Это — в интересах войны и, значит, нации.
— Но лорд ни за что не согласится с вашим решением, сэр!
— Это мое дело! Отправляйтесь в Оксфорд.
— Сэр, последний поезд на Оксфорд уже ушел.
— Возьмите машину.
— Но на машине я приеду туда за полночь! Лорд будет спать…
— Ничего! Разбудите и скажите, что с завтрашнего дня он объединен с Виккерсом…
— Но ведь о таком слиянии нет решения правительства!
— Успокойтесь! К тому времени, как вы доберетесь до Оксфорда, премьер подпишет его.
И Черчилль подписал… Спрашивается: можно ли было устранять так конкурентов в мирное время? Вот то-то…
АНГЛИЮ готовили к долгой войне «крови и слез» во имя усиления США, а сами Соединенные Штаты в это время привычно лицемерили и лицедействовали… Рузвельт выступил по национальному радио:
— Война расширяется по вине Германии, — вещал ФДР, — и я боюсь, что она распространится еще дальше. И в этом случае Америка уже не сможет оставаться в стороне…
Он «предостерегал» Италию и вновь обвинял Германию.
Заявление Рузвельта вызвало обмен письмами между фюрером и дуче. Муссолини писал, что расширение масштабов военных действий — вина западных союзников и что он понимает — Германия против любого расширения. Италия — тоже…
Дуче пояснял однако:
«Никакой мир невозможен без решения основных вопросов свободы Италии. Италия готова, если позволит обстановка и при условии признания действительных и свершившихся фактов, содействовать более правильной организации мира».
В ответном письме от 5 мая Гитлер, сожалея, что англичане не выступили более крупными силами, сообщал, что на юге и в центральной части Норвегии операции закончены и сейчас идет очистка ее северной части…
Относительно речи Рузвельта он заметил:
«Я полагаю, что все чаще появляющиеся у Рузвельта угрожающие нотки —достаточная причина, чтобы предусмотрительно и как можно быстрее положить конец войне».
Но как можно было положить конец этой войне, если противная сторона идти на мир не желала. Ведь с момента начала военных действий 1 сентября 1939 года союзники ни разу не обратились к Германии с предложением хоть о каком-то мире, не говоря уже о мире честном, то есть признающем тот простой факт, что все уродливые, исторически неестественные порождения Версальской системы должны быть ликвидированы. Созданные Версалем в том виде, в котором они были созданы, Польша и Чехословакия; не имеющая право на добровольное воссоединение с остальными немцами Австрия, лишенная адекватных мировых рынков сбыта результатов своего трудолюбия Германия — все это мог и должен был устранить справедливый мир.
А англофранцузы не предлагали вообще никакого. Заокеанские же англосаксы под болтовню о мире угрожали, что скоро присоединятся к союзникам.
Что оставалось делать Гитлеру в этой ситуации, если не то, о чем он и написал дуче — предусмотрительно и как можно быстрее положить конец войне?
И В ТОТ день 10 мая, когда Черчилль получал мандат на войну, Гитлер, наконец, ударил…
Накануне, 9 мая в полдень, он вместе с Кейтелем и личным адъютантом фон Бюловым под охраной агентов криминальной полиции и службы безопасности выехал на вокзал Берлин-Франкенберг небольшой железнодорожной станции в Груневальде, где его уже ждал спецсостав. В 16.48 поезд с соблюдением строжайшей тайны отправился в сторону Гамбурга. Даже большинство «посвященных» в тайну были уверены, что фюрер всего лишь выехал в инспекционную поездку для посещения частей в Дании и Норвегии.
И лишь действительно посвященные знали, куда он едет в действительности.
С наступлением темноты поезд, вместо того чтобы ехать на север, повернул на запад и в три часа ночи был уже в Ахене — пограничном городе у границы с Бельгией…
Гитлер в пути был в прекрасном настроении, много шутил за ужином в вагоне-ресторане, и всем передалось его оживление. Спать не хотелось — все были в ожидании событий.
Поезд остановился на небольшой станции около Ойзенкирхена, и оттуда кавалькада трехосных «Мерседесов» под ясным звездным небом двинулась в новую полевую ставку фюрера «Фельзеннест» («Скалистое гнездо»). Ехали недолго и уже через полчаса были на месте.