Сталин: операция "Эрмитаж" - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Жуков cтр.№ 26

Иными словами, практически все становилось неприкосновенным, лишь пожелай этого музейные работники. Здесь их права с полным пренебрежением к постановлению СНК СССР оговариваются особо:

«Для руководства работой по выделению предметов искусства и старины экспортного значения в каждом музее, дворце, монастыре и музейном фонде назначается правлением или, где такового нет, заведующим – особое ответственное лицо, утвержденное уполномоченным Наркомпроса… На выделенные экспортные предметы искусства и старины составляются специальные списки в 3-х экземплярах с кратким описанием и с оценкой каждого предмета. Описи скрепляются заведующим учреждением или его заместителем, ученым секретарем и экспертами-оценщиками» [62] .

На руку музейным работникам было и другое юридическое противоречие. Ведь практически тогда же, 3 января 1928 года, Совнарком СССР утвердил новую редакцию «Свода таможенных правил». А в нем (часть V, раздел Б, статья 11) однозначно перечислялись как запрещенные к вывозу «разного рода художественные и антикварные вещи, картины, рисунки, исполненные от руки портреты, скульптуры, акварели, миниатюры, гобелены, старинные иконы, предметы церковного и домашнего обихода, вооружение, мебель, ковры, ткани и украшения, одежда, рукописи и книги, музыкальные инструменты, орудия ремесла, а также разного рода другие предметы, имеющие археологическое значение» [63] .

Разумеется, как и декрет от 19 сентября 1918 года, «Свод…» предусматривал и исключения, и случаи отступления от правил. Но опять же они допускались с особого разрешения на каждую вывозимую вещь, подписанного наркомом просвещения.

Как ни странно, но девять месяцев спустя, 28 сентября, эти положения не только не были отменены, а, наоборот, ужесточены приказом по Главному таможенному управлению – структурной части все того же Наркомата внешней и внутренней торговли.

Это говорило то ли об отсутствии должной взаимосвязи между главками ведомства, то ли о все еще не выработанной до конца политической линии. А может, просто слишком медленно проходили по инстанциям нормативные документы.

Но как бы то ни было, приказ вводил очередные ограничения на экспорт антиквариата. К числу запрещенных для вывоза он отнес «картины художников, чьи произведения систематически собираются в музеях СССР», а также полотна, «необходимые для изучения всеобщей истории искусств» [64] . Трудно усомниться, что предложения эти исходили непосредственно из Наркомпроса…

Пока же, ранней весной, внешторговцы продолжали упорно добиваться своего. Встретив первое сопротивление музейных работников, они не стали ломать копья в юридических схватках, а прибегли к самому эффективному средству – прессе – и призвали на помощь общественное мнение.

Открыл кампанию Внешторг, естественно, в своем ведомственном издании. Уже 8 марта десятый номер еженедельника «Советская торговля» поместил статью «К экспорту антикварных товаров». Ее автор, некий М. Арнольди, писал:

«Хранившиеся раньше в особняках буржуазии, усадьбах помещиков и в дворцах владетельного дворянства антикварные вещи (старинная мебель, бронза, серебро, золото, фарфор, миниатюры и т. п.) распылились по всей стране. Часть их попала в музеи, став достоянием народа, но немало их находится в руках случайных владельцев и зачастую в таких условиях и в таком применении, что постепенно приводит в негодное состояние.

Между тем уровень рыночных цен, существующих на эти товары на рынках капиталистических стран, значительно выше уровня цен на внутреннем рынке, не представляющем прежнего спроса на эти товары. Цифры вывоза этих предметов из России в 1913 г . в 56.635 руб. при сопоставлении ее с цифрой вывоза за 1926 г . в 23.131 руб. являются весьма показательными. Если принять во внимание, что цены на предметы старины в довоенное время ( 1913 г .) в России были несравненно выше современных, то станет ясно, какой огромный скачок совершился в этой области второстепенного экспорта. Если же учесть, что в 1926 г . (как, впрочем, и поныне) к делу вывоза предметов старины всерьез еще не приступлено, то надо будет признать, что возможности в развитии этой статьи второстепенного экспорта достаточно велики.

Включение антикварных товаров в орбиту второстепенного экспорта выдвигает две задачи. Первая состоит в мобилизации этих мертвых фондов внутри страны умелой организацией скупки. Вторая задача состоит в организации сбыта этих товаров на иностранных рынках».

Статья свидетельствовала со всей очевидностью, что весной 1928 года никто еще и не думал скрывать продажу за рубеж произведений искусства. Более того, не делал Внешторг тайны и из желания резко ее расширить, правда пока лишь за счет скупки личного имущества советских граждан. Но уже можно увидеть и иное: холодное чиновничье равнодушие к старине, которая воспринималась прежде всего и только как самый обычный товар, объект купли-продажи. Одна из многих статей экспорта, да к тому же и «второстепенного».

За первой статьей вскоре последовали вторая, третья, четвертая… В них указание на то, где следует искать пропадающие втуне «мертвые фонды», которые дадут стране валюту, постепенно менялось.

Так, московская «Рабочая газета» опубликовала серию статей, посвященных судьбам произведений искусства, но с точки зрения лишь внешторговцев. Первая появилась 27 марта 1928 года, под заголовком «Пропадают десятки миллионов рублей. За бесценок продаются картины, ковры, мебель и хрусталь. За границу уплывает советское золото». Спустя три дня новая статья была озаглавлена: «Дворцовое имущество в руках спекулянтов». Наконец, третий материал, в номере от 9 мая, имел название объяснительного характера – «Как разбазаривается дворцовое имущество».

Содержание всех трех статей сводилось к одному. Из-за халатности и преступного попустительства музейного отдела Наркомпроса бесценные сокровища (главным образом дворцов Ленинграда, Петергофа, Детского Села) незаконно попадают на аукционы Главнауки, а там по крайне низким, практически бросовым ценам оказываются в руках спекулянтов-перекупщиков, которые купленное вывозят за рубеж.

Назывались и утраты: картины кисти Врубеля, Левитана, Серова, Айвазовского, фарфор юсуповского завода, личные вещи Николая II. И хотя официальный ответ из Ленинграда отверг все обвинения как голословные, потребовав «предать писавшего суду за ложные показания и дискредитацию государственных органов», редакция не сочла нужным опубликовать опровержение. Сообщила иное: «Особоуполномоченный Народного комиссариата торговли и управляющий Мосгосторгом т. Ангарский сообщил нашему сотруднику, что им отдано распоряжение в Ленинград о прекращении отпуска бывшего дворцового имущества комиссионным магазинам и аукционам» [65] .

«Рабочая газета» не объяснила, на каком основании контроль за положением в ленинградских музеях перешел от Наркомпроса и Главнауки к руководителю внешторговской организации Москвы. Она добилась иного, более важного. Теперь в глазах общества любые мнения, даже случайные известия о распродажах отечественных художественных ценностей за рубежом, оказывались связанными с музейным отделом, Главнаукой, Наркомпросом – только с ними, а не с Внешторгом.