Государственный переворот - читать онлайн книгу. Автор: Эдвард Николае Люттвак cтр.№ 4

Если партийная машина контролирует назначения на государственные должности — либо как часть общего тоталитарного контроля, либо потому, что правящая партия долго находится у власти, как в послевоенной Италии, — политические сторонники назначаются на высшие должности в бюрократическом аппарате, и для того, чтобы защитить режим, и для того, чтобы обеспечить проведение нужной политики. Поэтому партийные назначенцы занимают ключевые посты в полиции и органах безопасности Франции и Италии, точно так же как все высшие должности в коммунистических странах находятся в руках партийных «аппаратчиков».

Пример использования «традиционных связей» — Саудовская Аравия [4] . Здесь из-за отсутствия современных «ноу-хау» у сторонников и соплеменников королевской семьи то, чего не удавалось сделать на индивидуальном уровне, делалось на уровне организационном. Кроме современной армии, состоящей из ненадежных жителей городов, есть и «белая армия» ваххабитских бедуинов, сторонников саудовской правящей династии.

Подобные узы лояльности между политическим руководством и бюрократическим аппаратом нетипичны для современных государств. Наряду с приведенными выше примерами, гражданская служба и политические лидеры современного государства могут быть связаны классовыми или этническими узами, однако какой бы природы ни были эти узы, все эти группы достаточно велики, чтобы туда могли проникнуть те, кто замышляет государственный переворот.

Из-за раздутости бюрократического аппарата и для того, чтобы добиться хотя бы минимальной эффективности его работы государственный аппарат вынужден разделить свою работу по четко разграниченным сферам компетенции, которые распределяются между различными департаментами. Внутри каждого департамента должна существовать усвоенная всеми цепочка принятия решений и должны соблюдаться стандартные процедуры работы. Таким образом, любая информация и каждый приказ обрабатываются и выполняются в стандартной манере, и если приказ приходит из соответствующего источника на соответствующий уровень, то он выполняется.

В ключевых частях государственного аппарата — вооруженных силах, полиции и органах безопасности — все эти характеристики еще более ярко выражены, с большей степенью дисциплины и жесткости структуры. Государственный аппарат, таким образом, до определенной степени является «машиной», обычно работающей в предсказуемом и автоматическом режиме.

При совершении государственных переворотов как раз и ориентируются на такой «машинальный» режим работы бюрократии: и в процессе переворота (так как для захвата ключевых рычагов управления используются части государственного аппарата), и после него (так как ценность этих рычагов обусловлена тем, что государство является целостным механизмом).

Мы увидим, что некоторые государства так хорошо организованы, что их бюрократическая машина достаточно умна для того, чтобы в реализуемых ею планах и установках демонстрировать благоразумие: все поступающие в нее и передаваемые в ней приказы и установки автоматически сверяются с существующей «концепцией» того, что является «нормальным», а что — нет. Это имеет место в развитых государствах, и в этих условиях государственный переворот осуществить очень сложно.

В некоторых государствах бюрократический аппарат настолько мал и прост и настолько тесно связан с политическим руководством, что вряд ли подходит для государственного переворота. Такая ситуация сложилась, например, в бывших британских протекторатах в Южной Африке, Ботсване, Лесото и Свазиленде. К счастью, большинство государств находятся между двумя этими крайностями; госаппарат там достаточно велик, не очень «умен» и, соответственно, уязвим для тех, кто намерен захватить ключевые рычаги управления.

Одним из самых удивительных явлений последнего столетия было грандиозное падение общей политической стабильности. Со времен французской революции правительства свергались все быстрее и быстрее [5] . В XIX столетии французы пережили две революции, и два режима рухнули после военного поражения страны. В 1958 году смена режима представляла собой продуманную смесь обоих этих элементов. Повсюду народы следовали французскому примеру, и продолжительность жизни режимов стала падать, в то время как продолжительность жизни их подданных росла.

Это резко контрастировало с относительной приверженностью к системе конституционной монархии, которая наблюдалась в XIX веке. Когда греки, болгары и румыны завоевали независимость от турецкого колониального господства, они немедленно обратились к Германии, чтобы найти там для себя подходящую королевскую династию. Короны, балдахины и регалии были заказаны обладающим высокой репутацией английским поставщикам (Англия); были построены королевские дворцы, и, где возможно, в качестве дополнительных льгот предоставлены охотничьи угодья, королевские любовницы и местная аристократия. Народы XX столетия, напротив, продемонстрировали отсутствие интереса к монархиям и их атрибутам; когда британцы любезно снабдили иракцев подходящей королевской династией, то последние предприняли несколько попыток, чтобы избавиться от нее, и, в конце концов, в 1958 году добились успеха. Военные и другие правые силы тем временем пытались действовать так же, как и народные движения, и использовали их незаконные методы для того, чтобы захватить власть и свергнуть правящие режимы.

Почему режимы в XX веке оказались такими хрупкими? Ведь парадоксально, что эта хрупкость только выросла, в то время как установленные процедуры для обеспечения смены правительства стали в целом более гибкими. Политолог может ответить на это, заявив, что хотя процедуры и стали гибче, давление со стороны населения в пользу смены режимов сделалось сильнее, и что этот рост гибкости был более медленным, чем рост давления в пользу социальных и экономических перемен [6] .

Насильственные методы смены власти применяются обычно тогда, когда легальные методы бесполезны либо потому, что они слишком жестки — как в случае с правящими монархиями, где правитель контролирует формирование политики, — либо недостаточно жестки. Уже не раз отмечалось то обстоятельство, что в России трон до XVII столетия был не наследственным или выборным, а «оккупированным». Длинная череда отречений, к которым царей вынуждали боярская землевладельческая знать и стрельцы дворцовой охраны, ослабила принцип наследования, и поэтому любой, кто захватывал тpoн, становился царем, а преимущественное право рождения мало что значило.