Вертикаль. Как работает система Путина - читать онлайн книгу. Автор: Алексей Кунгуров cтр.№ 30

Не стоит думать, что хаоты востребованы только устроителями революций и переворотов. Власть тоже активно их использует. Довольно профессионально был отработан под руководством Суркова (администрация президента) многотысячный молодежный марш на Кутузовском проспекте. Кажется, это было весной 2005 г. Уличные выступления башкирской «оппозиции» в том же году также были организованы и управляемы из Москвы. Иначе трудно объяснить, почему протестующих «башкир» свозили самолетами со всей страны…

Зачем толпа революционерам? Хм, странный вопрос. Без участия толпы ни одна уважающая себя революция не обходится. Это вам не дворцовый переворот. Буйство толпы — это кульминация восстания. Да, толпа может собираться стихийно, но используется она целенаправленно. Тот, кто сумеет подчинить толпу своей воле — тот и будет на гребне революции. А наибольшие шансы, как нетрудно понять, у того, кто к этому готовится заранее. Современные же революционные технологии рассчитаны не на стихийное образование толпы, а на целенаправленное ее формирование. Тот, кто контролирует толпу — тот и обладает реальной силой.

Вспомним события недавнего времени. Перестройка, стартовав в 1985 г., до 1988 г. имела внешне пристойные формы. А потом как прорвало: Карабах, Фергана, Алма-Ата, Сумгаит, Баку, Тбилиси, Вильнюс, Ашхабад. Беснующиеся толпы, кровь, стрельба. Из всех щелей в одночасье повылазили народные фронты, националистические движения, и они быстро взяли под контроль улицы. Киев, который всегда говорил по-русски, вдруг захлестнули шествия всякой бандеровской швали, которую организованно доставляли туда автобусами из западных областей УССР. Толпы, состоящие из советских граждан, принялись яростно разваливать Советский Союз. Но эти толпы не были стихийными. Кто-то организовывал шествия, кто-то заказывал сотни автобусов, кто-то финансировал националистические издания.

Апофеозом всего этого стала «Балтийская волна» 23 августа 1989 г. — самая массовая демонстрация за всю историю человечества (зафиксирована в Книге рекордов Гиннесса), когда жители трех прибалтийских республик выстроились в живую цепь, протянувшуюся от Вильнюса до Таллина, протестуя против «оккупации» Прибалтики Советским Союзом. Кто осмелится сказать, что 1,2 миллиона человек стихийно встали вдоль автомагистрали и одновременно взялись за руки?

Можно ли было пресечь тогда митинговую вакханалию? Можно. Чувство страха неведомо опьяненной вседозволенностью толпе, но толпа безошибочно чувствует силу, и только ей одной подчиняется. Столкновение с организованным противодействием способно вызвать панику, которая мгновенно парализует толпу, атомизирует ее. Но чтобы применить силу, нужна решительная власть, бессилие же ее, как ничто другое, распаляет толпу, делает ее агрессивной.

* * *

Как же в условиях стабильной ситуации собрать тысячи трусливых обывателей в толпы, как оторвать их от повседневных житейских забот, заставить забыть о деньгах, жратве, выпивке, доме, семье, детях, работе, карьере? Ответ прост: надо дестабилизировать экономическую ситуацию. В Польше в 1980 г. волнения начались не где-нибудь, а именно в угольной отрасли — самой уязвимой точке польской экономики. Срыв поставок угля приводил к остановке металлургических предприятий, перебоям в снабжении электроэнергией (электростанции в ПНР работали в основном на угле), что вело к общему развалу экономики и снабжения городов. А последнее мгновенно провоцировало массовые демонстрации протеста.

И в СССР совсем неслучайно самыми активными забастовщиками в 1989–1990 гг. стали шахтеры. Это кажется совершенно необъяснимым — ведь шахтеры были наиболее высокооплачиваемой категорией трудящихся в СССР! У этой рабочей аристократии, казалось бы, было меньше всего поводов для недовольства. Но этот повод им создали. Вспомним знаменитый мыльный дефицит, когда вдруг совершенно неожиданно пропало мыло. Это явление столь же необъяснимо, как снарядный голод во время Первой мировой войны. Или, если хотите, имеющее примерно то же объяснение — дефицит не был стихийным явлением, он был создан. Шахтеру, как нетрудно догадаться, без мыла прожить нельзя ни дня, и эта мелочь была тут же использована для разжигания недовольства властью, общественно-политическим строем. Вокруг баламутов-крикунов тут же стали образовываться кучки, кучки сливаться в группы, и в течение нескольких дней толпы митингующих горняков заполнили площади шахтерских городов. Но в СССР тогда цепной реакции развала в экономике не произошло. Возможно, это была только репетиция. Впрочем, этот акт имел громадное символическое значение. Ведь СССР официально считался государством победившего рабочего класса, и тот факт, что протестовать начали именно рабочие, наносил серьезный идеологический удар по советскому строю.

Во время апогея «бархатной» революции в Югославии в октябре 2000 г., требуя признать победу оппозиционного кандидата на пост президента Владислава Коштуницы, забастовку объявили… мусорщики Белграда. Вроде бы это не шахтеры, не нефтяники и даже не авиадиспетчеры, но через три дня в городе стало трудно дышать от смрада. Горожане стали поджигать мусорные контейнеры, что только усугубило ситуацию. Легко представить, какое недовольство вызвала абсолютно у всех столичных жителей изнуряющая вонь, от которой некуда было спрятаться. Думаю лишне объяснять, что забастовка мусорщиков произошла не потому, что они все поголовно были сторонниками оппозиции, а потому что она была нужна для создания недовольства…

Основной изъян капитализма заложен в самой его конструкции. Капитализм — это не два класса эксплуататоров и эксплуатируемых. Капитализм — это иерархическая пирамида, где всякий прямо или косвенно эксплуатирует нижестоящих и эксплуатируется вышестоящими, каждый одновременно является в разных соотношениях и вампиром и донором. Зачастую это происходит опосредованно. Например, пролетариат Северной Америки и Западной Европы имеет сегодня более чем высокий уровень жизни, но не благодаря высокой производительности своего труда. Как раз наоборот, производительность труда азиатов значительно выше по причине более развитой производственной культуры, дисциплинированности и неприхотливости. Но западный капитал делится со «своими» рабочими частью прибылей (овеществленным трудом рабочих из стран «третьего мира») через высокую заработную плату и развитую систему социальных гарантий. Зачем? Исключительно потому, что у себя дома хозяева мира желают жить в комфортных условиях, не опасаясь жакерии, голодных бунтов, преступности и массовых эпидемий.

Принятое в классическом марксизме деление на два класса — эксплуататоров и эксплуатируемых — абстракция, совершенно оторванная от жизни. Пролетарий Германии и Франции, каких бы левых политических взглядов он ни придерживался, косвенно является эксплуататором для своего латиноамериканского, африканского и азиатского собрата. Так, например, рабочий сборочных конвейеров заводов «Форд» в Европе, производя продукции на 100 условных единиц, в среднем получает зарплату 116 условных единиц, а рабочий на грязном и тяжелом шинном производстве в Бразилии имеет 18 условных единиц зарплаты, произведя продукции на ту же сотню. Поскольку в собранном автомобиле 80 % труда принадлежат китайским, бразильским и индийским рабочим, то владельцы автоконцерна извлекают прибыль даже несмотря на то, что сборочные заводы в Европе нерентабельны. Если же учитывать, что европейский рабочий зачастую владеет акциями своего концерна или иными ценными бумагами, то по этому формальному признаку его можно отнести к буржуазии, поскольку он de ure является собственником средств производства. Да, такое старина Маркс даже представить себе, наверное, не мог.