Геополитика постмодерна - читать онлайн книгу. Автор: Александр Дугин cтр.№ 56

Интересны в этом отношении исследования Марселя Мосса относительно сакрального табуирования прибавочного продукта в «традиционных обществах» и требования его антиутилитарного использования — в частности, через ритуал жертв и коллективных праздников. В определенные священные дни у многих народов существовал религиозный обычай собирать с трудом и по капле накопленные плоды хозяйственной деятельности, чтобы разом — и совершенно иррационально — их уничтожить через пир, требу, жертвоприношения и т. д. В частности, наиболее выразителен ритуал «потлач», практиковавшийся у североамериканских индейцев, во время которого уничтожались дары. Считалось тем больше чести индейцу, чем более дорогую вещь он уничтожит на глазах другого индейца. С накопленными и непотраченными товарами и продуктами связывались темные легенды, они относились к «проклятой части», которая должна была быть использована в сакральных, т. е. нерациональных, непродуктивных целях, так как в противном случае она принесла бы несчастье всему коллективу.

В традиционном обществе преобладала экономика дара: если в результате хозяйственной деятельности появлялся избыток, то устраивался праздник, во время которого он либо подъедался, либо сжигался, либо ритуально преподносился богам и духам. Избыток опасен, это нарушение баланса, он становится сакрально ненужным, и его отдают в жертву производящим силам природы. Отсюда экономика жертвы. Нечто аналогичное — в частности, запрет на ростовщичество, этика нестяжательства и т. д. — существовало и в развитых монотеистических религиях. И радикальный переход к прибавочному продукту произошел только в Европе Нового времени строго параллельно — исторически и географически — распространению протестантской морали, которая превозносила накопительство, скаредность и сверхрационализацию хозяйственного процесса вопреки всем другим монотеистическим религиям и другим ветвям христианства — в первую очередь Православию и католичеству.

В определённый момент протестантские страны Европы сделали этот идеологический религиозно-этический жест, который повлек за собой переход к иному укладу и создал предпосылки для индустриального развития и окончательного преобладания товарно-денежных отношений. Остальным странам — как европейским, но не протестантским, так и неевропейским — эта индустриальная модель с некоторого момента преподносилась как нечто обязательное и универсальное. Но чтобы утвердиться в конкретном «традиционном обществе», парадигма индустриализации должна была разложить духовную основу этого общества, в частности, отменить табу на накопительство, разрушить иные аспекты непротестантской этики. Индустриализация, равно как и сама индустриальная модель, для большинства разновидностей «традиционного общества» есть продукт внешнего воздействия, а не закономерный этап органического развития. Там, где нет «вестернизации», т. е. прямого колониального вторжения Запада, нет и индустриализации — колониальной или защитной, там сохраняются нормы «традиционного общества», а товарно-денежные отношения и аналоги протестантской этики не возникают. Экономика накопления не развивается, устойчиво существует экономика дара.

Экономика «традиционного общества» рассматривается в евразийской экономической теории как вполне совершенная и законченная модель, основанная на вполне осмысленной и корректно сформулированной, легитимной системе взглядов и верований. Общества, живущие в предындустриальном порядке хозяйствования, по совокупности критериев вполне сопоставимы с иными обществами: если по уровню комфорта и технических средств они уступают, то по экологической защищенности, энергетическим аспектам жизни, духовной насыщенности и обрядовой стороне, напротив, явно превосходят современные западные и вестернизированные коллективы и страны.

Привлечение к сравнительной оценке не одного мира, а сразу «трех миров», использование «гипотезы Вечности» позволяет прийти к совершенно иным выводам в отношении тех форм традиционных обществ, которые сохранились до нашего времени. Евразийство рассматривает их как наиболее часто встречающиеся и, следовательно, исторически оправданные и гармоничные формы хозяйствования, основанные на серьезном мировоззренческом, культурном и религиозном фундаменте. Отказ от презрительной оценки предындустриальных экономических систем, внимание к их внутреннему устройству и позитивная переоценка их структур и контекстов является важнейшим элементом евразийского экономического учения.

Модернизация и постмодернизация

Современное общество и связанный с ним индустриальный цикл экономики в чистом виде появились в Западной Европе в эпоху Просвещения. Именно там и тогда был установлен новый набор идеологических, экономических и социально-политических критериев, составляющих основу капитализма или, как критический ответ на него, — социализма. Речь шла о модернизации. Это была модернизация традиционного общества в Европе и везде, куда проникало влияние Европы. Переход от аграрного уклада к промышленному производству был связан с соответствующими изменениями: переносом центра тяжести от деревни к городу, утверждением новых стандартов и моделей распределения благ, распространением новых — по сравнению с феодальными — идейных и этических принципов. Возникает феномен накопления капитала, прекрасно описанный К. Марксом. «Промышленное» здесь осмысляется как более совершенное, чем «аграрное».

Возникает еще одно интересное обстоятельство: в традиционном обществе аграрного типа преобладает циклическая, сезонная картина мира. В индустриальном обществе начинает доминировать время как однонаправленный процесс. В аграрном обществе акцентировались постоянство и вечность, в индустриальном — движение и прогресс. Промышленное производство или промышленная модель хозяйства начиная с первых зачатков в XVI веке к XX веку становится массовым явлением.

Индустриализация шествует по всему миру, и к концу 1970–1980-х годов ряд обществ, стоявших во главе перехода от предсовременного и предындустриального к индустриальному и современному, достигают новой стадии — постиндустриальной. Промышленность становится столь же малозначимой, как в свое время (при расцвете индустриализации) сельское хозяйство. Складывается автономная финансовая сфера, гораздо более важная, чем реальная экономика. Количество финансовых обязательств и общий оборот ценных бумаг, включая специальные фьючерсные и хеджинговые документы — свопы, опционы, опционы к опционам и т. д. — многократно превышают реальный объем тех товаров, которые на эти виртуальные средства можно приобрести. Денежная сфера и фондовый рынок ценных бумаг приобретают самостоятельный характер, почти полностью автономный от реального производства. Отдельные виртуальные трансакции — например, манипуляции с долгами стран Третьего мира — подчас превышают объемы ВВП даже крупных и развитых стран. А некоторые модернизированные и высокоразвитые в промышленном смысле страны, например Малайзия, в одночасье становятся банкротами в ходе спекулятивной фондовой игры. Вспомним кризис, который потряс мировую финансовую систему в 1998 году. Россия тогда не пострадала от этого только потому, что была совершенно не вовлечена в мировую постиндустриальную игру.

Постиндустриальный мир — это вполне конкретный экономический и социально-политический уклад, который возникает на определенной стадии развития индустриального общества. Он представляет собой определенную хозяйственную парадигму, существенно отличающуюся от парадигмы уклада индустриального мира. За определенной чертой процесс «модернизации» завершается, так как завершается искоренение последних остатков «традиционного общества» и преодолевать оказывается больше нечего.