Великий Линкольн - читать онлайн книгу. Автор: Борис Тененбаум cтр.№ 65

Никакой интриги.

Ну, то есть понятно, что какие-то козни плелись, и коварства, конечно, имелись, но все это было очень ограниченно и малоинтересно, и не потому, что политики были такими уж простодушными. Ho в отсутствие того, что в современном русском языке называется «вертикалью», политикy надо было взывать не к суверену, а к общественному мнению.

Как же это делается?

У Б. Пастернака есть сильное стихотворение о Ленине[1]. Поэт рисует там портрет вождя народа, произносящего речь:

Он был как выпад на рапире.

Гонясь за высказанным вслед,

Он гнул свое, пиджак топыря

И пяля передки штиблет.

Слова могли быть о мазуте,

Но корпуса его изгиб

Дышал полетом голой сути,

Прорвавшей глупый слой лузги.

И эта голая картавость

Отчитывалась вслух во всем,

Что кровью былей начерталось:

Он был их звуковым лицом.

Столетий завистью завистлив,

Ревнив их ревностью одной,

Он управлял теченьем мыслей

И только потому страной.

Mощнейшие стихи, не правда ли? Особенно последние строки:

Он управлял теченьем мыслей

И только потому страной.

Но если мы отложим эмоциональную увлеченность в сторону, а включим трезвый рассудок и окинем сказанное холодным взглядом, мы увидим очевидную ошибку: управлять теченьем мысли целой страны Ленин никак не мог. Для этого нужен огромный механизм средств массовой информации, да еще и сосредоточенный в одних руках. И в придачу к нему нужен мощный механизм подавления всевозможных отклонений от заданного направления. Так что где-нибудь в 1918 году Ленин чисто физически не мог «управлять теченьем мыслей…».

Hо он мог их выражать.

Вот нечто подобное и происходило в США с Авраамом Линкольном во время Гражданской войны. Север дрался с Югом не потому, что его как-то вели или подталкивали, а по собственной свободной воле[2]. Так что слова Линкольна в его «Геттисбергской речи» о «…правлении народа, посредством народа и для народа…» по сути своей совершенно верны.

Однако Линкольн в рамках той политической и социальной системы, в которой он жил и действовал, был все-таки искусным политиком, а не «щепкой на гребне волны Истории…».

Он не только угадывал направление всей суммы политических векторов, существовавших в то время на севере США, но и влиял на них, и в его знаменитой речи есть некий подтекст, который нам неясен, но современникам был виден и понятен.

Можно привести интересный пример в защиту этого положения – в Нью-Йорке были сильны демократы. Они в принципе стояли за единство Союза, но к администрации Линкольна относились весьма критически. Так вот, в газете «Нью-Йорк Уорлд» по поводу «Геттисбергской речи» было сказано, что она «показывает или огромное невежество президента, или ловкий политический подлог…», и далее указывалось, что Соединенные Штаты Америки как государство были созданы не Декларацией независимости, а Конституцией. И что, следовательно, слова о том, что «все люди созданы равными», взятые Линкольном из Декларации независимости, к США как к государству неприменимы. Тут следует руководствоваться только Конституцией, а там по поводу равенства всех людей нет ни единого слова.

Газета демократов «Чикаго Трибьюн», выходившая в Иллинойсе, родном штате Линкольна, по поводу «Геттисбергской речи» президента выражалась и вовсе лапидарно: «Линкольн меняет цели войны».

II

Вообще говоря, газета не ошибалась. Линкольн действительно менял цели войны. Он был юристом, так что разницу между Декларацией независимости и Конституцией вполне понимал. Но он твердо решил сделать отмену рабства необратимой и полагал, что сможет этого добиться.

Осенью 1863 года президент занимал положение, совершенно несравнимое с тем, которое было даже весной этого года, – череда военных, дипломатических и политических успехов сильно подняла его статус. Победа под Геттисбергом, хотя и не окончилась полным разгромом южан, значила очень много, запрет британского правительства на полулегальную поставку кораблей для КША рассматривался как «второй Виксбург», наконец, в порты Соединенных Штатов с визитом прибыли русские военные корабли.

Раз уж мы говорим тут об изнанке политических событий, то у этого «…дружественного визита…» русских моряков в Нью-Йорк и в Сан-Франциско тоже имелась некая изнанка. B 1863 году в русской Польше вспыхнуло восстание, его подавляли оружием, в Англии, Франции и Австрии поговаривали о том, что мятежным полякам следовало бы помочь, – и русское правительство озаботилось посылкой двух своих эскадр в порты США.

Официально – с дружественным визитом. Неофициально – как угрозу Англии, для возможного использования их против английской морской торговли.

Так вот – журналист, утверждавший, что у «Геттисбергской речи» Линкольна есть некая скрытая цель, оказался человеком проницательным. Он буквально подслушал мысли президента. Начиная со второй половины 1863 года, когда конечный исход войны уже сомнений не вызывал, Линкольна все больше и больше занимала мысль о целях войны и об условиях заключения мира. Было понятно, что прежние отношения Севера и Юга разрушены бесповоротно и что нужна какая-то новая основа. Ее следовало построить заново – но как?

Что должно быть руководящей политической мыслью этой «реконструкции»?

Понятно, что президент в своих размышлениях на эту тему был не одинок. В условиях свободной прессы и политической свободы к концу 1863 года в газетах Севера озвучивались самые разные мнения. Бывший мэр Нью-Йорка, Фернандо Вуд, известный своими симпатиями к Конфедерации, предлагал следующее решение:

1. Линкольн отзывает свою «Прокламацию об освобождении».

2. Южанам, сражавшимся на стороне КША, предлагается полная амнистия.

3. Штаты Юга заново посылают своих представителей в палату представителей и в сенат.

4. Союз объявляется восстановленным.

Это, в общем, поддерживалось и всей партией демократов. У республиканцев единой позиции не было. Консерваторы стояли за то, чтобы единство Союза было восстановлено во всей своей силе, и пожалуй, «Прокламация…» должна была все-таки оставаться в силе, – никакого рабства в США быть больше не должно. Но во всем прочем они были готовы предоставить Югу самые щедрые условия мира. Государственный секретарь Сьюард вообще часто говорил, что никаких условий и вовсе не надо – амнистия всем, и дело с концом.

Что до освобожденных рабов, то их предполагалось депортировать обратно в Африку, если понадобится, даже принудительно. Такой точки зрения держался, например, Монтгомери Блэйр, министр почты[3] в кабинете Линкольна. Наконец, были республиканцы-радикалы. Они стояли за «полную реорганизацию Юга…». Тадеуш Стивенс, как-никак, не уличный агитатор, а глава мощнейшего комитета конгресса, ведавшего кокретными деталями организации бюджета[4], предлагал обращаться с южными штатами как с «завоеванной территорией, законы которой определяются острием штыка…».