Великий Александр Македонский. Бремя власти - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Елисеев cтр.№ 64

Страница

Но все изменилось, когда македонская армия вступила в Дрангиану и заняла Фраду. «В это время один македонянин по имени Димн, родом из Халастры, злоумышлявший против Александра, попытался вовлечь в свой заговор юношу Никомаха, своего возлюбленного, но тот отказался участвовать в заговоре и рассказал обо всем своему брату Кебалину. Кебалин пошел к Филоту и просил его отвести их с братом к Александру, так как они должны сообщить царю о деле важном и неотложном. Филот, неизвестно по какой причине, не повел их к Александру, ссылаясь на то, что царь занят более значительными делами. И так он поступил дважды. Поведение Филота вызвало у братьев подозрение, и они обратились к другому человеку. Приведенные этим человеком к Александру, они сначала рассказали о Димне, а потом мимоходом упомянули и о Филоте, сообщив, что он дважды отверг их просьбу. Это чрезвычайно ожесточило Александра. Воин, посланный арестовать Димна, вынужден был убить его, так как Димн оказал сопротивление, и это еще более усилило тревогу Александра: царь полагал, что смерть Димна лишает его улик, необходимых для раскрытия заговора» (Плутарх). И здесь есть один момент, на который стоит обратить особое внимание – если допустить, что Филот – глава заговорщиков и готовит покушение на жизнь царя, то почему он сразу не начинает действовать? Что мешало ему уничтожить эту сладкую парочку, или уж если на то пошло, то самого царя, благо на правах близкого друга имел такую возможность? Но нет, ничего не происходит, все как было, так и осталось, двигаясь своим чередом – командир гетайров и царю ничего не говорит, и сам ничего не делает, как-то даже странно получается. А теперь вспомним аналогичную ситуацию, в которой оказался его отец Парменион, когда узнал о доносе на Линкестийца – тут же доложил царю и особенно не рассуждал, виноват обвиняемый или нет. Зато и вопросов к старому ветерану никаких не было, наоборот, выказывалось только высочайшее доверие. А вот его сыну житейской мудрости явно не хватило, игнорируя тревожные сигналы, он в первую очередь компрометировал себя и отца. Утратил командир тяжелой конницы бдительность, потерял чувство реальности, образно говоря, зажрался, и в итоге разразилась катастрофа.

«Царь, призвав Филота к себе в шатер, сказал: «Кебалин заслуживает крайнего наказания, если он два дня скрывал заговор против моей жизни, но он утверждает, что в этом виновен ты, Филот, так как он немедленно сообщил тебе о полученных им сведениях. Чем теснее наша с тобой дружба, тем более преступно твое укрывательство, и я признаю, что оно подходило бы больше Кебалину, чем Филоту. У тебя благосклонный судья, если еще может быть опровергнуто то, чего не следовало делать». На это Филот, совершенно не смутившись, если судить по его лицу, ответил, что Кебалин действительно сообщил ему слова развратника, но он не придал им значения, опасаясь, что вызовет у других смех, если будет рассказывать о ссорах между влюбленными; но раз Димн покончил с собой, конечно, не следует молчать, что бы это ни было. Затем, обняв царя, он стал умолять, чтобы он судил о нем по прошлому, а не по его ошибке, состоящей в умолчании, а не в действии. Мне трудно сказать, поверил ли ему царь или затаил свой гнев в глубине души; но он дал ему правую руку в залог возобновления дружбы и сказал, что ему действительно кажется, что Филот пренебрег доносом, а не скрыл его умышленно» (Курций Руф). И действительно, если внимательно изучать хронологию событий, то складывается такое впечатление, что в данный момент Александр поверил Филоту, по крайней мере, пришел к выводу что тот действительно не заговорщик, а обыкновенный раздолбай. А вот дальше расклад уже стал другой.

Александр собирает наиболее приближенных ему полководцев на совет и там вновь заставляет Никомаха повторить весь рассказ. И реакция высших македонских командиров была совершенно предсказуемой: «Кратер, будучи дороже царю многих друзей, из соперничества недолюбливал Филота. Кроме того, он знал, что Филот часто докучал Александру восхвалением своей доблести и своих заслуг и этим внушал подозрения если не в преступлении, то в высокомерии. Думая, что не представится более удобного случая уничтожить соперника, Кратер, скрыв свою ненависть под видом преданности царю, сказал следующее: «Он ведь всегда сможет составить заговор против тебя, а ты не всегда сможешь прощать его. Ты не имеешь оснований думать, что человек, зашедший так далеко, переменится, получив твое прощение. Он знает, что злоупотребившие милосердием не могут больше надеяться на него. Но даже если он сам, побежденный твоей добротой, захочет успокоиться, я знаю, что его отец, Парменион, стоящий во главе столь большой армии и в связи с давним влиянием у своих солдат занимающий положение, немногим уступающее твоему, не отнесется равнодушно к тому, что жизнью своего сына он будет обязан тебе. Некоторые благодеяния нам ненавистны. Человеку стыдно сознаться, что он заслужил смерть. Филот предпочтет делать вид, что получил от тебя оскорбление, а не пощаду» (Курций Руф). Ситуация один в один напоминает ту, которая сложилась несколько лет назад, когда разбирали дело Линкестийца, – тогда высшие армейские командиры, словно свора бешеных псов, набросились на свою жертву и буквально разорвали его. Ни о каком чувстве товарищества в этой волчьей стае и речи быть не может, каждый ждет ошибки другого, чтобы уничтожить его и урвать кусочек от власти поверженного. Во время разбора дела Филота все это высветилось с пугающей ясностью, но самыми показательными будут войны диадохов, когда вчерашние соратники начнут с остервенением резать друг друга на просторах огромной империи. Именно зависть и ненависть своих соратников по оружию сгубили сына Пармениона, он это и сам прекрасно понимал, недаром, когда его арестовывали, он воскликнул: «Жестокость врагов моих победила, о царь, твое милосердие!» (Курций Руф).

А что же Александр, неужели он не видел того, что происходит, и не понимал смысла событий, прислушиваясь к словам своих друзей? Все он прекрасно осознавал и цену своим полководцам знал – скорее всего именно в этот момент и вспомнились все выходки Филота, его болтовня и хвастовство, и неуважение к царской особе, и наплевательское отношение к божественной сущности своего повелителя. И, конечно же, он не мог наплевательски отнестись к мнению своих военачальников, которые единым фронтом выступили против Филота. Все это в совокупности и дало тот печальный результат, о котором теперь знают все. А вот с Парменионом сложнее – представитель старой македонской знати, соратник царя Филиппа, он мог служить знаменем оппозиции и быть поборником македонских обычаев. Царь и так предусмотрительно убрал его из действующей армии, а здесь представился шанс разом с ним покончить и навсегда избавиться от проблемы. Александр не был бы Александром, если бы до конца не использовал сложившуюся ситуацию, нанося удар по Филоту, он в конечном итоге целил в Пармениона. И здесь Македонец вновь явил себя блестящим политиком – взял да и созвал войсковое собрание, то самое собрание, которое, по его представлениям, являлось пережитком прошлого – когда было надо, мог поступиться и принципами. «По древним обычаям Македонии, приговор по уголовным преступлениям выносило войско, в мирное время это было право народа и власть царей не имела значения, если раньше не выявилось мнение масс» (Курций Руф). Хотя с другой стороны, может показаться, что царь сильно рисковал, обращаясь напрямую к македонцам – а вдруг не пойдут ему навстречу и оправдают Филота? Но Александр знал, что делал, и хотя сначала собрание было сочувственно настроено к обвиняемому, однако речи командиров и подстрекательства царских телохранителей сделали свое дело: «Тогда взволновалось все собрание, и первыми стали кричать телохранители, что предателя надо разорвать на куски их руками» (Курций Руф). Но Гефестион, Кратер и Кен настояли на допросе с пристрастием – и не только для того, чтобы выбить показания, а просто чтобы доставить удовольствие царю да заодно и себе. «Затем его стали терзать изощреннейшими пытками, ибо он был осужден на это и его пытали его враги в угоду царю. Сначала, когда его терзали то бичами, то огнем и не для того, чтобы добиться правды, но чтобы наказать его, он не только не издал ни звука, но сдерживал и стоны. Но когда его тело, распухшее от множества ран, не могло больше выдержать ударов бича по обнаженным костям, он обещал, если умерят его страдания, сказать то, что они хотят» (Курций Руф). А хотели они услышать о виновности Пармениона – и услышали, только вот от участия в заговоре Димна бывший командир гетайров отказывался категорически. «Но палачи, снова применив пытки и ударяя копьями по его лицу и глазам, заставили его сознаться и в этом преступлении» (Курций Руф). Раз сознался – значит, виноват, и по македонскому обычаю всех обвиняемых побили камнями, правда, Арриан сообщает, что их закидали дротиками. Но сути дела это не меняет, Александр получил то, что хотел, а заодно и другим преподал наглядный урок – смотрите, все под царем ходите!

Страница