Хаос и революции — оружие доллара - читать онлайн книгу. Автор: Николай Стариков cтр.№ 79

Давайте зададимся очень простым вопросом: почему русская армия стала атаковать немцев? Не наступает германская армия, воюет на другом фронте, зачем самим лезть на рожон? Зачем взваливать на себя тяжесть борьбы? Вспомните Вторую мировую войну — ведь почти три года ждали англосаксы, прежде чем открыть второй фронт в Европе. Ждали, пока Россия и Германия ослабят друг друга, и только понимая, что Сталин и без них дойдет до Ла-Манша, высадились в Нормандии.

Ответ лежит в причинах и целях этой схватки, спровоцированной англичанами. Русская армия наступала потому, что ее об этом просили «союзники» по Антанте. Даже не просили, а умоляли. И вот почему. У англичан и французов в самом начале войны были две реальные проблемы, имевшие одно и то же решение. Первая — это возможность германо-русского замирения. Такое развитие событий надо было раз и навсегда перечеркнуть. Вариант «войны без войны» путал все карты англичан и сводил на нет хитроумно продуманную комбинацию. Нужна была кровь германских и русских солдат, море крови — и тогда замирение между противниками станет невозможным. Немцы и австрийцы наступать не собираются, значит, наступать должны русские армии. Вторую проблему для французов создали германские солдаты, неожиданно быстро разгромившие Бельгию и устремившиеся к Парижу. Таким образом, решением обеих задач англичан и французов становилось скорейшее начало крупномасштабных боевых действий на русско-германском фронте. Наше наступление:

♦ окончательно отрезало пути мирного решения конфликта;

♦ переносило тяжесть войны с Западного на Восточный фронт;

♦ начинало подтачивать государственный организм Российской империи, потому что русская армия была к этому наступлению не готова.

Именно поэтому с самого первого дня войны «союзные» правительства стали добиваться перехода русской армии в наступление. Французский военный министр Мессими буквально этого требовал, а посол в России Морис Палеолог умолял Николая II «повелеть наступление», так как иначе Франция будет «неминуемо раздавлена». Генерал Брусилов, несомненный герой той войны, автор знаменитого Брусиловского прорыва, вспоминает: «С начала войны, чтобы спасти Францию, Николай Николаевич (главнокомандующий. — Н. С.)… решил нарушить выработанный раньше план войны и быстро перейти в наступление, не ожидая окончания сосредоточения и развертывания армий» [349] .

Особую ценность нашему наступлению придавала в глазах «союзников» даже не окончательность разрыва между Петербургом и Берлином, а именно неподготовленность нашего броска вперед. Ведь главная задача этой войны — обескровливание и ослабление России, чтобы революционные бациллы смогли поразить ее государственный механизм наверняка. Глава государственной думы М. В. Родзянко пишет в своих воспоминаниях: «В весеннюю сессию 1914 года в Государственной Думе прошел законопроект о большой военной программе, которая, выполненная в два года, то есть к 1917 году, делала нашу армию и численно, и по снаряжению значительно сильнее германской» [350] . Но наступать надо в 1914 году, когда вся эта чудесная программа перевооружения составлена только на бумаге. Наступать ранее сроков, обозначенных в русских военных планах, идти вперед вооруженными «большой военной программой», а не новейшими артиллерийскими системами. Ничем, кроме катастрофы, это закончиться не могло.

Возможность избежать этого у России была — надо было просто не воевать, а военные действия имитировать. Действовать вполсилы, отсиживаясь в обороне. Так и будут себя вести наши «союзники» по Антанте, но русский царь подобным образом поступить не мог — мешало рыцарское воспитание. И западнофильство нашей элиты, воспитанной в духе преклонения перед Западом. Ведь эта проблема нашей политической жизни возникла не сегодня.

До Парижа оставалось менее пятидесяти километров. Накал боев был такой, что французское командование хваталось за любую возможность остановить противника. В начале сентября 1914 года около 600 парижских такси, сделав несколько рейсов, переправили к линии фронта около 6 тысяч французских солдат. И даже это незначительное подкрепление сыграло свою роль: на реке Марна немцы неожиданно встали и покатились назад. Историки назовут это «чудом на Марне». На самом деле никакие это не чудеса: русские солдаты спасли Париж, заплатив за это десятками тысяч жизней. В момент острых боев под Парижем на территорию Восточной Пруссии вторглись две русские армии — генералов Самсонова и Ранненкампфа. Потерпевшие поражение под Гумбиненом германцы начали отступать, вынудив верховное командование немецкой армии снять с парижского направления около 100 тысяч солдат и перебросить их против русских. Результатом неподготовленного наступления и нашей помощи «гибнущим союзникам» стали окружение и гибель целой русской армии. Генерал Самсонов, не вынеся позора, застрелился.

Стремление оттянуть на Восточный фронт как можно больше немецких и австрийских войск красной нитью прослеживается во всех операциях русской армии в 1914 году. Важно: наступление начинают раньше тех сроков, которые были в довоенных русских планах указаны как сроки готовности к наступлению! То есть войска идут вперед, окончательно не собравшись и толком не подготовившись. Одновременно с ударом по немецким войскам другая часть русской армии начала наступление против австрияков в Галиции: на этот раз — чтобы помочь сербам. Сначала следует серия поражений, но общее превосходство русских воинов в тактике, вооружении, моральном духе делает свое дело. В результате упорных боев австро-венгерские войска терпят серьезное поражение.

Не понимая истоков и целей вспыхнувшей мировой войны, русское руководство не могло и правильно оценить возможные варианты развития событий. В Петербурге убеждены, что война долго не продлится: ведь Германии и Австрии не устоять против совокупной мощи Антанты. И Германия действительно была бы быстро разгромлена при одном условии: если бы цели у всех членов Антанты были одинаковые. Но Россия боролась за общую победу над врагом, а британцы и французы — за будущее устройство мира, в котором Российской империи не было места.

Генерал Михаил Дмитриевич Бонч-Бруевич, родной брат будущего ленинского управделами, был в это время уже начальником штаба Северного фронта. «Не только военное ведомство, кабинет министров Государственный совет и двор, но и «прогрессивная» Государственная дума были уверены, что война с немцами закончится в четыре, от силы — в семь-восемь месяцев, — напишет он в своей книге «Вся власть Советам». — Никто из власть имущих не предполагал, что военные действия затянутся на несколько лет. Все мобилизационные запасы делались с расчетом на то, что кампания будет закончена если и не до снега, то, во всяком случае, не позже весны» [351] . Генерал Маннергейм говорит в своих мемуарах то же самое: «Хотя материальное обеспечение российской армии было гораздо лучше, чем десять лет назад, Россия все же не была готова к затяжной войне в Европе. Между тем считалось — и это было всеобщим заблуждением, — что конфликт между великими державами не сможет длиться долго» [352] .