Сталин. Вспоминаем вместе - читать онлайн книгу. Автор: Николай Стариков cтр.№ 56

В ответ на меморандум шведской миссии в Москве от 14 июля с. г., в котором шведское правительство просит сообщить, признает ли Советский Союз обязательной для себя в нынешней войне с Германией Гаагскую конвенцию от 18 октября 1907 г. о законах и обычаях сухопутной войны, Народный комиссариат иностранных дел имеет честь сообщить следующее:

Советское правительство признает для себя обязательной Гаагскую конвенцию от 18 октября 1907 г. о законах и обычаях сухопутной войны. Однако советское правительство считает необходимым подчеркнуть, что в войне с напавшей на СССР фашистской Германией Советский Союз имеет дело с таким врагом, который систематически грубо нарушает все международные договоры и конвенции. Это ставит советское правительство перед необходимостью соблюдать указанную выше Гаагскую конвенцию в отношении фашистской Германии лишь постольку, поскольку эта конвенция будет соблюдаться самой Германией [338] .

СССР заявил об обязательном соблюдении им Гаагской конвенции. Заявил не шведам, а всему миру – ив первую очередь Берлину. Слова Молотова обращены к Гитлеру. Не будете соблюдать Гаагскую конвенцию, перестанем ее соблюдать и мы – вот что говорит глава нашего МИДа. Германия соблюдать правила обращения с пленными и мирным населением, как известно, не стала. Отсюда и колоссальные потери СССР – 27 миллионов, причем большая часть – это не военнослужащие, а мирные жители. Советский Союз конвенцию соблюдал, насколько это позволяли военные условия. Желания уморить голодом пленных и истреблять гражданское население Германии у Сталина никогда не было.

Однако боевые действия первого периода войны складывались не в нашу пользу. Уже 19 октября 1941 года Москва была объявлена на осадном положении [339] . Но Верховный главнокомандующий Сталин остался в столице, в которой на фоне приближающихся к столице немецких войск началась настоящая паника. Она была очень недолгой – Сталин был на месте. И категорически отказался из Москвы уезжать, хотя предложений и намеков со стороны окружения на необходимость и целесообразность отъезда было предостаточно. В качестве иллюстрации того, как Сталин вел себя в эти сложные дни, хочется упомянуть два примера, приведенные Александром Головановым, главным маршалом авиации, который всю войну подчинялся Сталину напрямую.

Как-то в октябре, вызванный в Ставку, я застал Сталина в комнате одного. Он сидел на стуле, что было необычно, на столе стояла нетронутая остывшая еда. Сталин молчал. В том, что он слышал и видел, как я вошел, сомнений не было, напоминать о себе я счел бестактным. Мелькнула мысль: что-то случилось, страшное, непоправимое, но что? Таким Сталина мне видеть не доводилось. Тишина давила.

– У нас большая беда, большое горе, – услышал я наконец тихий, но четкий голос Сталина. – Немец прорвал оборону под Вязьмой, окружено шестнадцать наших дивизий.

После некоторой паузы, то ли спрашивая меня, то ли обращаясь к себе, Сталин также тихо сказал: – Что будем делать? Что будем делать?!

Видимо, происшедшее ошеломило его. Потом он поднял голову, посмотрел на меня. Никогда ни прежде, ни после этого мне не приходилось видеть человеческого лица с выражением такой страшной душевной муки. Мы встречались с ним и разговаривали не более двух дней тому назад, но за эти два дня он сильно осунулся [340] .

* * *

В один из тех дней в Ставке я стал свидетелем весьма знаменательного разговора, который ярко показывает роль Сталина в битве за Москву, в противовес злобным утверждениям Хрущева о малой значимости Верховного главнокомандующего в годы войны. Шло обсуждение дальнейшего боевого применения дивизии. Раздался телефонный звонок. Сталин, не торопясь, подошел к аппарату и поднял трубку. При разговоре он никогда не держал трубку близко к уху, а держал ее на расстоянии, так как громкость звука в аппарате была усиленная. Находящийся неподалеку человек свободно слышал разговор. Звонил корпусной комиссар Степанов – член Военного совета ВВС. Он доложил Сталину, что находится в Перхушково (здесь, немного западнее Москвы, находился штаб Западного фронта).

– Ну, как у вас там дела? – спросил Сталин.

– Командование ставит вопрос, что штаб фронта очень близок от переднего края обороны. Нужно штаб фронта вывести на восток за Москву, а КП организовать на восточной окраине Москвы!

Воцарилось довольно длительное молчание…

– Товарищ Степанов, спросите товарищей – лопаты у них есть? – спросил спокойно Сталин.

– Сейчас… – вновь последовала долгая пауза: – А какие лопаты, товарищ Сталин?

– Все равно какие.

– Сейчас… – довольно быстро Степанов доложил: – Лопаты, товарищ Сталин, есть!

– Передайте товарищам, пусть берут лопаты и копают себе могилы. Штаб фронта останется в Перхушково, а я останусь в Москве. До свидания.

Не торопясь, Сталин положил трубку. Он даже не спросил, какие товарищи, кто именно ставит эти вопросы. Сталин продолжил прерванный разговор. Эпизод весьма краткий, и вряд ли он требует дальнейших пояснений [341] .

Действительно – добавить тут просто нечего. В самые сложные моменты Сталин сохранял спокойствие и равновесие. И думал о том, что боевой дух и уверенность в своих силах – это уже половина победы. Именно Сталин решил, несмотря ни на что, проводить парад 7 ноября 1941 года. Шел снег, войска проходили мимо трибуны Мавзолея, на которой стоял Сталин. И не просто стоял, а вновь выступил с блестящей речью. Его видели, его слушали и шли умирать за Родину Москва была сохранена, а накопленные резервы, которые Сталин сохранил и не растратил по частям для отражения немецкого натиска, позволили начать контрнаступление и погнать фашистов на Запад. Вот как авиконструктор Яковлев описал разговор с Верховным осенью 1941 года, когда судьба страны висела на волоске: