Важно: Жуков определенно писал сам. Потом книгу через редактора Миркину отправил на «исследование» тех самых пресловутых брежневских цензоров. Давайте спросим себя: чего эти цензоры могли добиваться? Что вырезали, что пытались вставить? Неужели эти брежневские цензоры образца 1966 года старались обелить Сталина?
Основной удар был направлен на утверждение тезиса о якобы абсолютной подготовленности к войне. Жуков написал честно, что у нас было. Они хотели, чтобы в книге было сказано об абсолютной подготовленности, и только преимущество немцев в вооружении отсрочило нашу победу. Что было неверным. Поэтому глава девятая подверглась страшной экзекуции, она публиковалась в усеченном виде. И второй вопрос. Это вопрос о Сталине и репрессиях. Ну что касается Сталина, то тут у них были сложные отношения. Он понимал и положительные стороны Сталина, и отрицательные. Об этом он написал, и частично это как-то вошло. Но что касается главы о репрессиях, она просто не увидела свет. И только несколько лет тому назад младшая дочь Жукова Маша случайно нашла первый экземпляр книги, первоначальный, нетронутый цензурой. Мы все восстановили, начиная с 10 издания (10-е, 11-е, 12-е, 13-е). В этих изданиях восстановлена вся правда, так, как это было написано Жуковым. Эти новые фрагменты выделены, очень легко читать
[245]
.
Желание советского руководства попросить политически правильного освещения Жуковым момента трагедии 22 июня 1941 года вполне понятно – до сих пор вся правда об этом дне не сказана и причины не обнародованы
[246]
. Почему – вопрос, заслуживающий целой книги. И не потому, что СССР готовился нападать. Таких планов у Сталина не было…
Но не будем отвлекаться. Что еще волнует брежневских цензоров? Вопрос репрессий. И целая глава, если верить Миркиной, не входит в книгу И это понятно – в то время политическое руководство СССР выбрало странную линию: и Сталин, и Тухачевский могли одинаково присутствовать на страницах книг. Но проспекты и улицы назывались лишь именами «жертв», а именем Сталина называть было ничего нельзя. Проспекты Тухачевского тогда в СССР появлялись, а вот проспектов Сталина нет и по сию пору. Вопрос же реальной политической борьбы в СССР, которая и была в 1930-е годы, полностью игнорировался. А значит, нельзя было писать об этом и Жукову. Обратите внимание: нельзя было писать вообще про репрессии, нельзя было подробно писать об этой трагедии, а вовсе не плохо писать о Сталине! Это, согласитесь, не одно и то же.
Что еще хотели цензоры? Как следовало ожидать, хотели по «традиции» тех лет вписать в книгу Брежнева. «Лишь однажды ему пришлось пойти на сделку с собственной совестью, когда стало ясно, что если в книге не будет упомянуто имя Л. И. Брежнева, бывшего начальника политуправления одной из армий, возможность ее издания ставится под сомнение»
[247]
, – пишет Г. К. Алексеев, генерал-майор медицинской службы, лечивший маршала и друживший с ним.
И сама Миркина рассказывает о том же самом:
Нет, не заставили написать (про Брежнева. – Н. С.), а прислали бумажку, в которой было все написано: «…я поехал в 18 армию перед тем, как завершать операцию на Кавказе, мне надо было посоветоваться с полковником Брежневым». И вот эта дичь прошла в первые восемь изданий по всему миру. Ничего нельзя было сделать. В три часа ночи я ехала к Жукову домой, он жил по Рублевскому шоссе, потому что на следующий день сам товарищ Брежнев должен был посмотреть, вошла эта бумажка в рукопись или не вошла. Он сидел мрачный, был в ужасном состоянии, он же был очень болен (перенес инфаркт, инсульт, плохо ходил). Он долго сидел, потом взял ручку и сказал: «Ну ладно… пойдет» и подписал
[248]
.
А вот теперь начнем читать двух Жуковых. Того, что гордо ставил автограф на своей книге, урезав главу о репрессиях и вставив в книгу небольшое упоминание о Брежневе. И того, чья рукопись в первоначальном варианте якобы была найдена во время перестройки в архиве маршала. Так вовремя и так кстати. Сразу хочу сказать, что полный анализ изменений в книге Жукова в наши планы не входит. Мы будем сравнивать два текста только касательно интересующей нас темы – отношения автора к И. В. Сталину. А вас, уважаемые читатели, прошу помнить, когда вы читаете «двух Жуковых», что брежневских цензоров волновало:
♦ политически правильное освещение причин 22 июня 1941 года;
♦ чрезмерно подробные рассказы о репрессиях;
♦ роль в ВОВ дорогого Леонида Ильича.
И все. Более ничего цензоров не беспокоило.
Называть «книги мемуаров Жукова» мы будем так: исходный вариант книги, перестроечный вариант книги. А «перестроечные» добавки текста, для удобства их обнаружения, будем выделять курсивом. Скажу сразу – не все куски фальсифицированного текста Жукова мы с вами разберем. Только самые основные. Уж больно много и часто нашпиговали ложью мемуары маршала уже после его смерти те, кому Сталин до сих пор стоит попрек горла…
* * *
Глава 5. В инспекции кавалерии РККА. 4-я кавалерийская дивизия Первой Конной армии
Здесь, в перестроечном варианте мемуаров, появляется небольшой выпад в адрес руководства страны:
Вспоминая в первые дни Великой Отечественной войны М. Н. Тухачевского, мы всегда отдавали должное его умственной прозорливости и ограниченности тех; кто не видел дальше своего носа, вследствие чего наше руководство не сумело своевременно создать мощные бронетанковые войска, и создавали их уже в процессе войны.
В редакции 1970 года такого текста нет
[249]
. Хочется отметить, что накануне нападения нацистов в составе Красной армии было около 20 тысяч танков. В том числе Т-34 и КВ, аналогов которым у немцев просто не было. Что-то новое в танкостроении немцы смогли создать только к концу 1942 года, а в массовом порядке новые «тигры» и «пантеры» применить только летом 1943-го на Курской дуге. К началу войны и по качеству, и по количеству советские танковые войска превосходили противника. И такого количества танков, как в 1941 году, не было в нашей армии еще очень и очень долго. Мы проигрывали в умении управлять танковыми войсками. Что же касается «гения» Тухачевского, то он как раз предлагал создать просто очень-очень много танков: сотни тысяч. А как показали первые годы войны, дело было не в количестве боевых машин, а в качествах тех, кто ими управляет.
* * *
Перестроечный вариант (добавленный текст выделен курсивом):
Последний раз я видел Михаила Николаевича в 1931 году на партийном активе, где он делал доклад о международном положении. М. Н. Тухачевский убедительно говорил о растущем могуществе нашего государства, о широких перспективах нашей социалистической экономики, науки, техники и расцвете культуры. Говоря о роли нашей большевистской партии в строительстве нового государства и армии, Михаил Николаевич тепло вспоминал о В. И. Ленине, с которым ему довелось много раз встречаться и вместе работать
[250]
.