Жестокий континент - читать онлайн книгу. Автор: Кит Лоу cтр.№ 33

К сожалению, щедрость UNRRA была открыта злоупотреблениям. Перемещенные лица часто использовали ресурсы UNRRA для превращения своих лагерей в центры нелегальной рыночной деятельности. В лагере Вильдфлекен из-за коррупции пришлось распускать и заменять целое подразделение полиции не один, а пять раз за первые 18 месяцев. Кражи, вымогательство, нелегальное самогоноварение были широко распространены, люди шутили, дескать, UNRRA расшифровывается как You Never Really Rehabilitate Anyone (вы никогда по-настоящему никого не реабилитируете – англ.).

Таким образом, эта организация постепенно завоевывала репутацию «неумелых благодетелей». Ее начали критиковать на самых высоких уровнях. Глава английской военной администрации в Германии фельдмаршал Бернард Монтгомери с самого начала полагал, что UNRRA «совершенно не способна» выполнять эту работу. Он пришел к убеждению, что ответственность за перемещенных лиц следует передать в другие руки, поскольку его правительство больше не могло позволить себе финансировать работу по оказанию гуманитарной помощи руками британской армии. Американские политики, возмущенные тем фактом, что они обеспечивают почти три четверти бюджета UNRRA, пришли в ярость от расточительности этой организации, бездарного управления финансами и коррупции в ее рядах. Некоторые даже обвиняли ее в «вымогательстве на международном уровне», видя ее главной целью не оказание помощи перемещенным лицам, а «поддержку армий или политических группировок», вроде коммунистов.

И тем не менее, несмотря на все ее недостатки, сами перемещенные лица часто вспоминают UNRRA с горячей благодарностью. Сотрудники UNRRA, в большинстве своем, – первые неагрессивные иностранцы, с которыми встречались эти люди, и они проявляли то, чего больше всего жаждали многие перемещенные лица, – сострадание. Сотрудники организации понимали, наверное, так, как не понимали военные, что доброта и сочувствие – подчас самое эффективное средство, мешающее бывшим подневольным рабочим мстить.

Люди, понимающие это на уровне инстинктов, вероятно, дети; перед многими из них впервые открылось подобие светлого будущего в лагерях для перемещенных лиц, организованных UNRRA. На континенте, где многие дети боялись людей в военной форме, реакция одного французского ребенка при виде униформы UNRRA говорит о многом. Иветт Рюбен – тринадцатилетняя еврейская девочка, вывезенная в Германию в 1942 г., стала свидетельницей многих ужасов, включая зверское убийство своей матери. Она возвратилась в Париж спустя три года. Уже дома пересказала свою страшную историю родственникам, и ее глаза оживились только тогда, когда она вдруг заметила одежду, в которой был ее дядя: «Дядя, ты не солдат. Ты работаешь в UNRRA. Я их знаю. Я была с ними больше двух недель после того, как нас освободили англичане. Они замечательные. Они спасли мне жизнь. Они спасли меня от тифа, от которого я еще не оправилась. Они кормили меня и дали мне платье, в котором я приехала… Я их так люблю. Это первые люди, которые были добры ко мне».

ПРОБЛЕМА ЛИЧНОЙ ВЛАСТИ

Трудно понять, как наилучшим образом охарактеризовать поведение бывших подневольных рабочих в Германии после войны. В какой-то степени их поведение было крайней формой беззакония, которое охватило весь континент. Однако их мотивация далека от просто криминальной. После нескольких лет скрываемого чувства жизненного краха они увидели в насилии, пьянстве и сексуальных излишествах законную и запоздалую форму самовыражения. В их действиях присутствовала также и немалая доля гнева. Многие считали, что мародерство и даже насилие в какой-то степени оправданны как способ восстановить справедливость. Они жаждали того, в чем видели коллективное возмездие, точнее – мести.

Все эти движущие силы запутались в хаосе противоборствующих чувств, в которых даже сами перемещенные лица толком не разбирались. Талант гуманитарных организаций вроде UNRRA состоял в том, чтобы признать: все сводится к проблеме личной власти. Во время тяжелых испытаний, выпавших многим перемещенным лицам во время войны в виде жестокого обращения и уничтожения личности, каждая сторона их жизни жестко регламентировалась – иногда это длилось годы. Их лишили любой формы власти в течение долгого времени, при освобождении маятник качнулся в противоположную сторону: за короткое время они стали не только свободными, но и получили возможность действовать совершенно безнаказанно. Если они теряли контроль над собой в это время, то часто просто потому, что они могли, и вновь обретенное чувство власти опьяняло. Цитируя выводы психологического исследования UNRRA, у них «были отпущены тормоза».

Пока некоторые военные организации пытались обуздать энергию насилия путем введения жестких ограничений, служащие UNRRA хотели вернуть этих людей в некое состояние равновесия. Их политика, состоявшая в том, чтобы дать перемещенным лицам определенную долю власти над своими собственными жизнями, была, без сомнения, более просвещенным подходом: учитывая неограниченные время и бюджет, подобная мера могла с большей степенью вероятности вернуть их к нормальной жизни, чем простая дисциплина. Но в хаосе послевоенного времени эта политика расценивалась также безнадежно идеалистической. Обитатели лагерей сменялись слишком быстро, чтобы увидеть какую-то пользу от такой программы; люди были слишком травмированы, а служащие UNRRA – слишком малочисленны. Во многих случаях, особенно первые дни после войны, возвращение власти перемещенным лицам только увеличивало их возможности для мщения. Вследствие этого служащие UNRRA были вынуждены выполнять нелегкую задачу: передавать ответственность перемещенным лицам и держать их под контролем.

Если первые дни после освобождения мщение бывших подневольных рабочих не развернулось в большом масштабе, то лишь во многом благодаря тому, что перемещенные лица в Германии не получили реальной власти. Если бы они отвечали за лагеря, в которых узниками стали немцы, как случалось в других уголках Европы, ситуация сложилась бы иначе.

На самом деле в Германии реальной власти добились – а в некоторых обстоятельствах их власть можно было назвать абсолютной – только военные силы союзников. У оккупационных армий было гораздо больше возможностей для мщения после войны, чем у перемещенных лиц.

Реакция на эти возможности со стороны солдат союзнических армий и их командиров стала с тех пор темой для полемики.

Во время войны самые бесчеловечные зверства обычно происходят не в ходе сражения, а после него. Солдат мог мстить за своих павших товарищей, яростно сражаясь, но больше возможностей для этого у него появляется после разгрома врага, когда тот разоружен и находится в его власти. Именно тогда, когда солдат оказывается ответственным за военнопленных, он обладает над ними наивысшей властью при наибольшем бессилии врага.

Чтобы избежать злоупотребления властью, международное сообщество в 1929 г. подписало 3-ю Женевскую конвенцию. Эта конвенция не только запрещала применять насилие или унижать военнопленных, но и оговаривала условия их размещения, питания и медицинской помощи. Однако во время Второй мировой войны эти правила не соблюдались всеми сторонами с такой регулярностью, что они превратились в пустой звук. Немецкая армия казнила, унижала и морила голодом своих военнопленных, особенно на Восточном фронте, и, когда фортуна переменилась, желание обращаться с пленными немцами подобным образом было неудивительно.