* * *
— Не фантазируй, Левченко. Остановить операцию невозможно. У них осталось шесть часов — два часа, которые фура будет идти к очереди у КПП Хабур, и четыре часа до пересечения ею границы. Если они ничего за эти шесть часов не придумают — хана! Операция будет провалена!
Генерал нервно ходил по кабинету, выкуривая за четыре затяжки одну сигарету только для того, чтобы от её тлеющего окурка зажечь следующую. Левченко сидел у края стола, вертел в руках карандаш — и впервые не знал, что сказать. Цугцванг, чёрт бы его побрал!
— А что Хаджеф?
Калюжный пожал плечами.
— А что Хаджеф? Сказал, что непременно что-нибудь придумают…
— Где сейчас Одиссей с этим, с курдом?
— Полчаса назад выехали по направлению к турецкой границе. Хаджеф дал Одиссею рацию — они теперь между собой на связи. Только ума не приложу, как эта рация поможет им из этой задницы выбраться…
— Я тоже, если честно. Может быть, дать команду Одиссею на уничтожение грузовика? Пусть водитель вывернет его в пропасть — там же есть, где угробиться?
— Есть. Но где гарантия, что среди обломков грузовика те, кому это положено, не разыщут наши с тобой сувениры? После чего не начнут вдумчиво проверять хозяев груза? Положим, Одиссей к этому времени из Турции слиняет, но мы с гарантией в восемьдесят процентов теряем Немезиду и её бандита — который, судя по всему, нам ещё очень и очень может пригодиться. Есть у тебя гарантия, что нашего агента по обломкам в этих горах не найдут?
Левченко вздохнул.
— Гарантий нет.
— Вот и я о том же. А, разыскав Немезиду — тамошняя дефензива сможет вычислить тех, кто затеял эту переброску, то бишь — нас с тобой. Я тут даю допуск в тридцать процентов, не меньше. Тут уж придётся рубить все концы наглухо — что, во-первых, не в интересах дела, а во-вторых — малость бесчеловечно, ты не находишь, Дмитрий Евгеньевич?
— Нахожу.
— Стало быть, признаем, что выбросить в пропасть — не выход. Во всяком случае, на турецкой территории.
— Тогда что же делать?
Генерал докурил очередную сигарету, яростно затушил окурок — и, вздохнув, ответил:
— Включаем в дело курдов генерала Третьякова.
Левченко пожал плечами.
— Так ведь решили обойтись без них?
— Решили — теперь перерешим. — А затем, видя, что подполковник продолжает недоуменно смотреть на него, Калюжный добавил помягче: — Дмитрий Евгеньевич, ты ведь понимаешь, что с момента пересечения границы груз подпадает под юрисдикцию курдской администрации — уж какая у них она там есть?
— Подпадает.
— Следовательно, у нас есть шанс — небольшой, конечно, но есть — что те курды, которых нам подсуетил генерал Третьяков, будут обладать достаточной реальной вооруженной силой для того, чтобы отстоять наш грузовик по ту сторону границы. Есть?
Подполковник почесал затылок.
— Не знаю, если откровенно. Но даже если и есть — то крайне незначительный.
— Крайне незначительный — но есть. А в данной ситуации его вообще НЕТ. Улавливаешь разницу?
— Улавливаю. Мы успеваем известить об этом всех фигурантов операции? И как… как будем страховаться?
Генерал достал из пачки очередную сигарету, прикурил — и ответил уверенно:
— Успеваем. А страховаться…. Страховаться будем так, как придумал этот, как его, с фамилией из гербария. Сарыгюль. Только взрывать фуру с грузом будем не тогда, когда перегрузим ящики, а в момент реальной опасности её захвата… известно кем. Пусть Одиссей со своим курдом на той стороне подготовят всё для ликвидации, и если, паче чаяния, курды генерала Третьякова не смогут ничем нам помочь — будем рвать.
Левченко вздохнул.
— Потеряем груз.
Генерал согласно кивнул.
— Потеряем. Но лучше груз потерять, чем людей.
Подполковник спросил неуверенно:
— Но ведь по обломкам, рано или поздно, но установят, что везла машина?
Калюжный едва заметно улыбнулся и пожал плечами.
— Установят. Но когда? Не раньше, чем дней через пять-десять. И кто установит? Американцы? И их карманные курды? И что они предъявят туркам? Что в машине, пришедшей из Стамбула, ехало двести ракетных комплексов? Так турки только посмеются в ответ…. У них взаимоотношения и так неважные, а в ближайшие дни станут ещё хуже67. Так что уничтожение груза по ту сторону границы нам, практически, ничем не грозит — в отличие от варианта его ликвидации на турецкой территории. А посему, если Одиссей там, на месте, не найдет вариант выхода из этого крайне хренового положения — значит, остаётся надежда только на милость курдов Третьякова, а в случае их неспособности спасти груз — его уничтожение на иракской территории. Задача тебе понятная, подполковник? Взрывчатку с детонаторами этот курд хоть не забыл с собой взять?
Левченко кивнул.
— Всё ясно. Два килограмма тротила и взрыватели у них с собой, в легковой машине, Одиссей сообщил, что специально проконтролировал этот момент. Но всё же думаю, что рвать грузовик сразу же за КПП Хабур Одиссею не придётся…
Калюжный, хитро прищурившись, глянул на своего заместителя:
— А ты что ж, всё ещё надеешься на то, что он сможет что-то придумать? В этой ситуации?
Левченко развёл руками.
— Надеюсь…. Что ж мне ещё остаётся делать? Ведь это ж моя инициатива была — повесить ему на плечи всю операцию.
Генерал кивнул.
— Твоя. Но в данной ситуации я на него никакой ответственности за возможный провал возлагать не собираюсь — так ему и сообщи. Если даже придётся груз, под угрозой попадания в руки врага, рвать к чёртовой матери — Одиссея вины здесь нет, пусть не расстраивается.
Подполковник чуть заметно улыбнулся.
— А он и не будет расстраиваться. Он просто сделает всё так, как надо.
* * *
— Этот, араб, он давно на твоих работает?
Одиссей положил рацию, по которой только что разговаривал с Хаджефом, в бардачок, и пожал плечами.
— Не знаю. А зачем тебе это?
Туфан указал рукой на группу курдских ополченцев Барзани, лениво развалившихся у дороги, мимо которой как раз проезжал его "рено":
— С этими ему будет трудно договориться. Только если он настоящий друг твоего командира.
Ну, положим, Одиссей это и без многомудрого господина Сарыгюля знает. Только ему от этого не легче.
— А ты?
Туфан тяжело глянул на своего собеседника.
— С этими? Они джафы.
Час от часу не легче. Джафы? Очень хорошо. Вот только бы знать, что это значит…