— О чём задумался, Дмитрий Евгеньевич? — размышления Левченко прервал генерал, докуривший свой "Честерфилд".
— О том, как дальше проводить "Полонез".
Генерал удивленно поднял брови.
— А ты что ж, думаешь его всё же доводить до конца? Не лучше ли свернуть его по-тихому? Железо передадим ребятам Третьякова — после смерти Гончарова нам это в укор никто не поставит. А, подполковник? Пущай официальные ребятишки поработают за нас? — И в глазах Калюжного заплясали озорные искры.
Левченко отрицательно качнул головой.
— Свернуть операцию — значит, признать, что Серега Гончаров погиб зазря. Из уважения к его памяти мы обязаны довести её до конца. Если надо — я сам в Стамбул поеду!
— Ладно, ладно, развоевался, Аника-воин…. У тебя какие есть предложения по "Полонезу"? Обоснованные?
— Поручить решение вопроса по доставке железа, от Сливена и до места, Одиссею. Переключив на него Немезиду.
Генерал почесал затылок.
— Думаешь, справится? Это ведь не просто организовать доставку груза — от точки А до точки Б, пусть даже груза … хм, не совсем обычного. Тут ему придется с курдским бандитом в сговор вступать, а потом через всю Турцию проехать, имея на горбу сотню ящиков с таким содержимым, за какое его на первом же блокпосту расстреляют, без суда и следствия — как только он за линию Эльбистан-Дивриги заберётся. Ты ж знаешь, в Курдистане у них не церемонятся, это тебе не туристическая Анталья.
— Знаю. Тем не менее — это единственный вариант. К тому же, я думаю, он найдет вариант минимизации рисков — удлинив цепочку исполнителей, например…
Калюжный кивнул.
— Хорошо, предположим. Как наш парень обоснует для курда этого, Сарыгюля, цель доставки нашего железа?
Подполковник пожал плечами.
— Помощь Курдской рабочей партии. Какая ж ещё?
— Это понятно. А… дальше?
Левченко нахмурил брови.
— Всё зависит от того, где именно будет передача груза. Если на территории Турции — это подозрений у нашего курда не вызовет. Если… если дальше, — Подполковник поджал губы, — То будут проблемы. И опять же — зависит от того, кто именно примет груз. Если действительно люди Оджалана или Барзани — всё будет нормально; если… если другие — то пока не представляю, как Одиссей сможет этот кунштюк объяснить своему курду.
Калюжный вздохнул.
— Здесь и мы ничего планировать не можем. Когда груз будет в Силопи — нас известят, куда его следует доставить, а мы, в свою очередь, сможем сообщить конечную точку маршруту нашему парню, или же получатель как-то сможет известить Одиссея сам — это ещё надо будет обмозговать. Но всё равно, это произойдет только тогда, когда груз достигнет рубежа, не раньше. Значит, Одиссея хочешь загрузить по полной?
Левченко развёл руками.
— Так ведь нет никого больше! Специального человека готовить — это опять две-три недели уйдет, и не факт, что этот человек будет лучше, чем Одиссей. А он уже там, на месте…
Генерал задумчиво почесал подбородок.
— Ладно, пусть смотается в Стамбул, поговорит с господином Сарыгюлем. Сговорится — что ж, стало быть, ему этот крест нести. Нет — значит, нет, будем искать другие варианты. Договорились?
Подполковник кивнул.
— Договорились!
Калюжный налил себе минеральной воды, выпил полстакана — и, с удовольствием крякнув, продолжил:
— Ежели этот Сарыгюль зачнет нашего парня пытать, что да как — твоё дело настроить Одиссея на то, что ему самому придется выкручиваться. В меру его компетенции, конечно.
Подполковник кивнул.
— Это понятно.
— О конечной точке доставки наш парень не в курсе. Поэтому пусть продолжает быть уверенным в курдской версии. Если что… ну, ты сам понимаешь, ЧТО — то в тамошней охранке ему будет проще на допросах.
— Понимаю. Если человек чего-то не знает — невозможно даже пытками это у него узнать. Ясно.
— В общем, на кандидатуру Одиссея я даю предварительное добро. Завтра отзвонись ему, сообщи вкратце, что мы тут надумали — а подробные инструкции ему Кулешов отвезёт. Во сколько самолет до Софии?
— В два. Прибывает в половину третьего, по-местному — на два часа они от нас отстают.
— А ехать от Софии до Сливена где-то часа четыре. Ну вот, стало быть, завтра, четвертого января, в семь пополудни, мы и начнём второй этап "Полонеза" — и вся тяжесть операции ложится на плечи Одиссея. Если, конечно, он уговорит курда. Будем надеяться, что уговорит.
Подполковник кивнул.
— Будем надеяться. Хотя я уверен, что наш парень справится.
Генерал недоверчиво покачал головой.
— Ну-ну…. Ладно, это хорошо, что ты уверен. — А затем, почесав подбородок, он спросил: — Герде и детишкам новые документы делаются?
Левченко улыбнулся.
— Уже сделаны!
— Гут. Куда ты её планируешь отправить?
— В Минск.
— В Белоруссию? Почему?
— Там тише, спокойнее. Плюс к этому — коллеги наши тамошние готовы посодействовать по мере сил. Я им, конечно, подробностей не разъяснял, так, известил, что нам надо важного свидетеля сховать — но им подробности без надобности. Помогут. Да и искать супругу террориста Леваневского, гражданина Белоруссии, в этой республике будут в последнюю очередь.
Генерал кивнул.
— Хорошо. Отправляй. Когда думаешь?
— Анджей обещал, что в течении двух, максимум трех недель тело псевдо-Герды будет сожжено. Сразу же после этого польская полиция известит немецкое консульство о смерти их бывшей гражданки — я Скирмунту подкинул несколько документов, удостоверяющих её немецкое происхождение, он их пристроит куда надо. Немцы же, в свою очередь, оповестят… заинтересованных лиц. Эти лица пришлют своих спецов, и те убедятся, что погибшая — именно Герда Кригер, она же — Шуман. Поскольку и дактилоскопия, и экспертиза ДНК сей факт подтвердят со стопроцентной гарантией. Плюс документы…
Калюжный покачал головой.
— Ну-ну…. Дай Бог, как говорится, нашему теляти волка зьисты. Ладно, будем надеяться, что после смерти гражданки Бондаренко ребятишки с того берега утрутся, не солоно хлебавши. Когда провернешь это дело — не забудь Одиссея известить, а то он, как я понимаю, в этой ситуации места себе не находит, о семье тревожится.
— Извещу. О конечной цели маршрута ему по-прежнему не сообщать?
Генерал вздохнул.
— Нет. Думаю, он кое о чём догадается — всё ж не мальчик — и какие-то предположения строить начнет — но подлинного получателя груза ты ему всё равно пока не открывай. Об этом по-прежнему должны знать только три человека — ты, я и генерал Третьяков. И пока — никто больше. Слишком многое, ты понимаешь, стоит сегодня на кону…