Правда варварской Руси - читать онлайн книгу. Автор: Валерий Шамбаров cтр.№ 27

Образовавшаяся вокруг Морозова клика быстро наглела. Особенно «прославились» родственник Милославских Леонтий Плещеев и его шурин, окольничий Петр Траханиотов. Плещеев был назначен руководить Земским приказом — ведал полицейскими делами в Москве, был верховным судьей Земского двора, разбирая дела о нарушениях в торговле, имущественные и финансовые тяжбы. Словом, «золотое дно»! Взятки он сделал не просто нормой, а вообще обирал до нитки обе тяжущиеся стороны. Мало того, завел целый штат лжесвидетелей, которые оговаривали невиновных состоятельных людей. Их арестовывали и освобождали только после основательного «выжимания». А Траханиотов стал начальником Пушкарского приказа. В его веденйи находились Пушечный двор, арсеналы, артиллеристы-пушкари. Он бесцеремонно запустил лапу в финансирование заводов, в подряды на поставки артиллерии, д жалованье мастерам, рабочим и пушкарям задерживал. Прокручивал деньги через английские купеческие компании, через «деловых» подручных, наваривая прибыль. И если с опозданием или хотя бы частично служилые все же получали свое жалованье, это было везением. Мог и совсем не заплатить, поскольку принялся скупать землю, дорогие вещи, устраивать кутежи.

Кстати, во многих зарубежных странах подобные явления были в порядке вещей. Искать через суды управу на сильных мира сего было себе дороже. Но в России существовал еще один путь поиска «правды» — возможность подать челобитную царю. Олеарий описывал, как при ежедневных выходах Михаила Федоровича в собор приходили люди, державшие над головой свои жалобы, и специальные чиновники собирали их. Можно было их переслать и по почте. И принимались решения по восстановлению справедливости. Например, в Якутске в 1640 г. у казака Дежнева власти незаконно отобрали добытую им лично для себя пушнину. Он отправил челобитную царю, и ему вернули все до последней шкурки.

Однако в данном отношении «реформаторы» тоже ввели западные порядки. Царя от народа ограждали, и жалобы до него не доходили. А то и вызывали гонения на тех, кто их подал. Но народ с подобным положением не смирился. Московские земские власти на своих сходах выработали от «всего мира» общую челобитную. Выждали подходящий момент, и 1 июня 1648 г., когда царь возвращался из Троице-Сергиева монастыря, его в Кремле уже ждала толпа выборных делегатов от «мира», чтобы подать жалобу лично в руки. Оттеснив свиту, они перегородили дорогу. Почтительно, но твердо взяли под уздцы царскую лошадь и потребовали, чтобы государь их выслушал. Излили все, что наболело, назвали главных обидчиков, вручили челобитную. Алексей был ошарашен, узнав о безобразиях, творящихся его именем. Просил народ успокоиться и обещал во всем разобраться. Люди благодарили, целовали ему руки и стремя, проводили до крыльца. Но едва царь скрылся во дворце, как клевреты Плещеева, желающие угодить ему, ринулись на толпу с нагайками, топча конями и силясь разогнать.

И вот тут-то терпение у москвичей лопнуло. Появились колья, булыжники. Под градом камней «усмирители» ретировались в покои царя. А Москва восстала. К посадским присоединились стрельцы, недовольные снижениями и невыплатами жалованья. На следующий день народ подступил ко дворцу, требуя выдачи притеснителей. На крыльцо вышел Морозов, пробовал говорить с людьми. Но раздались крики: «Да ведь и тебя нам надо!» — и ему пришлось прятаться. Правда, на дворец мятежники не лезли, он оставался как бы «запретной территорией» — толпы пошли ловить своих врагов и грабить их дома. Ворвались к Морозову. Холопа, пытавшегося защищать дом, убили. Жену из уважения к ее сестре-царице пощадили, но отобрали все украшения, выгнали на улицу, а дом разграбили. Думный дьяк Чистый, один из главных авторов соляных и прочих «реформ», лежал больной. При появлении бунтовщиков он спрятался на чердаке, но мальчик-слуга выдал его. Чистого прикончили. Разорили дворы Плещеева, Траханиотова, бояр Львова и Одоевского.

Дворец фактически пребывал в осаде. Правительство вызвало служилых иноземцев, явившихся строем, с барабанами и развернутыми знаменами. Многие повстанцы тоже были вооружены, но иностранцев пропустили и говорили им: «Вы честные немцы, не делаете нам зла». К народу для переговоров выслали двоюродного брата царя, Никиту Романова — его москвичи любили и уважали. Он и сам повел себя дипломатично, снял перед людьми шапку, хотя имел право не снимать ее даже перед государем, поклонился «миру». Сказал, что Алексей Михайлович скорбит о случившемся, просит успокоиться и разойтись. Народ, в свою очередь, заверил, что царским величеством все довольны и бунта против него даже и не замышляли. Но требуют справедливости и казни преступников — Морозова, Плещеева и Траханиотова. Посовещавшись, Алексей и бояре решили частично удовлетворить требование и приговорили Плещеева к смерти. Его вывели с палачом, который не понадобился — толпа схватила Плещеева и растерзала.

Относительно других обидчиков людей заверили, что их нет в Кремле, но как только найдут, их непременно казнят. Посадские не успокоились — пустили разъезды по дорогам. Траханиотова настигли у Троице-Сергиева монастыря, где он надеялся укрыться, привезли в Москву, он был приговорен к смерти и обезглавлен. Тем не менее (в отличие от Карла I, легко пожертвовавшего своим любимцем Стаффордом) Морозова Алексей все же спас. Позволил пересидеть опасность во дворце и тайком отправил в дальний Кириллово-Белозерский монастырь. А народное буйство стало принимать неуправляемые формы, в нескольких местах вспыхнули пожары. В пламя разгромленного кабака бросили тело «безбожного Плещеева». Но большинству москвичей такой разгул не понравился. Стрелецкие части, посадские сотни и слободы стали присылать делегации в Кремль. Царь и бояре вели с ними переговоры, угощали, записывали все претензии, вырабатывали примирительные условия. Служилым восстановили прежнее жалованье, оговорили сроки выдачи. Начальники, допускавшие злоупотребления, были сняты. Патриарх и царь мобилизовали священников, посылая их в город для увещевания. И ситуация стала входить в стабильное русло.

Наконец, к народу вышел сам Алексей Михайлович. На встречу с ним собралась вся Москва. Он заверил, что назначит теперь справедливых судей и чиновников, подтвердил отмену соляных пошлин, простил накопившиеся налоговые недоимки. И… со слезами на глазах обратился к «миру» с просьбой насчет Морозова. Дескать, не хочет обелять его и оправдывать, но и карать не хочет, поскольку воспитатель для него, как второй отец. Поэтому он, царь, еще никогда ни о чем не просил у народа, а теперь просит — помиловать боярина, обещая отставить его от государственных дел. Растроганные москвичи согласились: «Бог да сохранит на многия лета во здравие его царского величества. Да будет то, чего требует Бог да его царское величество». А Алексей Михайлович поблагодарил всех и пообещал, что отныне лично будет следить за порядком и справедливостью в стране.

Вот в это самое время в Москву прибыли письма Хмельницкого с просьбами о помощи и подданстве. Доклады о желаниях «черкас» войти в состав России поступили также через хотмыжского воеводу Семена Волховского, через вернувшегося с Украины торговца Тимофея Милкова. Как нетрудно понять, пришли эти известия в совершенно неподходящий момент. Глава Посольского приказа Чистый погиб, администрация была парализована, в правительстве шли перестановки. А эхо «соляного бунта» катилось и по провинции. Если в Москве расправились с притеснителями и добились правды, то чем другие уезды хуже? Там свои обидчики находились. Волнения были в Чердыни, Сольвычегодске, Козлове. По разным причинам и поводам. В Курске и Воронеже взбунтовались стрельцы из-за задолженностей по жалованью. В Томске, Кузнецке и Нарыме люди возмутились из-за спекуляций с хлебом, в коих подозревали представителей власти.