Михаил облегченно вздыхал, ободрял тверичей — день выиграть, неделю, а там вмешаются покровители. Он знал, на что рассчитывал. Ольгерд слово сдержал, направил к нему немалую рать. Но она дошла только до границы. Умудренные литовские воеводы не привыкли соваться наобум. Выслали разведку, а она доносила: у Твери стоит еще не бывалая, огромная армия. Воеводы благоразумно притормозили, проверили и сделали вывод: нет, помощь союзнику обойдется чересчур дорого. Разве что воинов погубишь. Развернулись и растворились в своих бескрайних лесах.
Дмитрий Иванович тоже решил не губить больше ратников. Оставил часть сил держать Михаила в блокаде, а несколько корпусов распустил по Тверской земле. Города, оказавшие сопротивление, брали на щит. Если не желаете подчиняться всей Руси, первыми напали на нее, как с вами еще обращаться? «Какою мерою мерите, такою и вам будут мерить» (Матф. 7:2). Михаил падал духом. До него доходили известия, как его княжество с каждым днем разоряется. Сообщили и о том, что надежды на Литву пошли прахом. А если Тверь подержат в осаде подольше, отразит ли она следующий штурм? Над чем княжить придется, над грудами головешек?
Древнерусский всадник
Он упорствовал три недели и сломался. К великому князю выехал епископ, умолял начать переговоры. Дмитрий Иванович был верен себе — ежели князь искренне кается, можно и мириться. Но нарушенных клятв было уже достаточно, Михаилу продиктовали куда более жесткие условия, чем раньше. Он признавал себя «молодшим братом» Дмитрия. То есть должен был отныне слушаться старшего. Обещал «блюсти» великое княжение — наследственную «вотчину» московских государей. В прочих делах Тверь сохраняла самостоятельность, в случае каких-то споров с Москвой стороны условились обращаться к третейскому судье, Олегу Рязанскому. Но в войнах с внешними врагами Михаил обязан был выступать заодно с Дмитрием Ивановичем. Даже против своих закадычных союзников, литовцев. И не только против литовцев. В договор внесли пункт, который еще вчера показался бы самоубийственным. Против ордынцев! «А пойдут на нас татарове или на тебе, битися нам с тобою с одиного против них. Или мы поидеи на них, и тебе с нами с одного поити на них».
Но после измены Вельяминова имело ли смысл хранить это в секрете? Великий князь впервые открытым текстом заявлял: Русь уже не та, что была прежде. Орде придется уважать ее и оставить в покое. Хотя представлять дело так, будто русский народ наконец-то воспрянул, увидел очевидное — силу своего единства — было бы слишком опрометчиво. Нет, всего лишь начал осознавать… Михаил и его бояре подписывали договор вынужденно, их побили и заставили примкнуть к союзу русских княжеств. Их подданные сумрачно склоняли головы: одолели треклятые москвичи. А в эти же дни, когда новгородский полк вместе с Дмитрием Ивановичем осаждал Тверь, другие новгородцы оценили обстановку по-своему. Все русские ратники ушли с государем, города остались без защитников!
2 тыс. человек на 70 ушкуях проскользнули северными реками и ударили на… Кострому. Растерявшиеся жители попытались было сразиться с ними. Но костяк городского полка был далеко, а прочую толпу ушкуйники с ревом разметали, вломились в ворота, неделю бесчинствовали. Насажали в лодки пленных и отчалили дальше. С налету погромили посад Нижнего Новгорода, а потом как ни в чем не бывало отправились в Булгар, продали соплеменников басурманам. Когда обратили русских баб и детей в звонкую монету, в лодках место освободилось, захотелось еще попутешествовать. Захватывая купеческие суда, спустились по Волге аж до Астрахани. Здешний мурза встретил новгородцев как дорогих гостей, выкатил бочки вина. Они и рады были, оттянулись в полную волюшку. А когда упились, всех перерезали, смешалась буйная кровушка с пьяной блевотиной.
Нет, не сразу Москва строилась, но далеко не сразу формировалось и Русское государство. Скольких трудов это требовало, какие препоны в человеческом сознании надо было преодолеть! Дмитрий Иванович показывал наглядно, насколько оно необходимо, общее государство. Дмитрий-Фома и Борис Городецкий не подвели великого князя, ходили с ним на Тверь. Но их удел терзали камские болгары с мордвой. Получив повеление Мамая, совсем допекли набегами. Что ж, как только разобрались с Михаилом, великий князь отправил тестю полк под командованием Дмитрия Боброка Волынского. А вместе-то получилось неплохо: москвичи, суздальцы, нижегородцы, городчане, присоединились муромляне.
Двинулись прямо на столицу, город Булгар. Шли уже не ушкуйники, торговать братьями и сестрами. Шли те, кто вправе спросить за братьев и сестер. Татары и болгары сперва не очень обеспокоились. Их города были богатыми, содержали наемников из Средней Азии, а в Персии купили новинку, «тюфяки», то бишь пушки. К приближению русских успели подготовиться. Орудия раскатисто бабахнули со стен, открылись ворота, выпуская конное войско. А впереди гарцевала гвардия на верблюдах. Кто хочешь испугается невиданных зверей и грохота! Но русские не испугались. Засыпали стрелами, поднажали, и неуклюжие верблюды помчались назад, сминая следующие ряды. Атака кончилась позором и разгромом болгар. А тюфяки были оружием еще ненадежным, заряжали их долго, наводить не умели, они плевали камнями в одни и те же места — если хочешь, обойди.
На стены княжеская рать не полезла, взяла город в осаду. Пожгла сотни купеческих судов, зимовавших на реке, опустошала селения. Болгарские феодалы и торгаши взвыли, насели на правителей, Асана и Мамата, пускай мирятся любыми способами. Асан и Мамат почесали в головах и приняли русские условия. Заплатили выкуп, 5 тыс. руб. Из них тысяча пошла в казну Дмитрия Ивановича, тысяча Дмитрию-Фоме, остальное воеводам и бойцам. Однако итоги войны не ограничились деньгами. Город Булгар принимал к себе великокняжеского даругу-чиновника и таможенников. Признавал зависимость от Москвы! Русь переходила в наступление…
КАК НАЧАЛАСЬ ЭПОХА ВОЗРОЖДЕНИЯ
В католической церкви дела обстояли не блестящим образом. Переселившись в Авиньон, папы очутились на мели. Им прекратили присылать деньги из Германии, Англии, Испании, Италии. А французские короли отнюдь не спешили брать на содержание первосвященников. Папы по уши влезли в долги к банкирам, выискивали какие-то источники прибылей. Их подсказывали те же банкиры, например торговлю индульгенциями. Изначально практика индульгенций не подразумевала серьезного отступления от церковных правил. Человек каялся в том или ином грехе, а вместо епитимьи жертвовал некоторую сумму на нужды церкви.
Теперь папская курия и отирающиеся при ней ростовщики поставили подобную практику на широкую ногу. Покаяние отходило на второй план, и стало подразумеваться, что папа вправе отпустить любой грех, но для этого надо заплатить. Чтобы не было разнотолков, сколько и за что платить, при папе Иоанне XXII была разработана «Такса апостольской канцелярии». Ее пункты весьма красноречиво свидетельствуют, что творилось у католиков. Допустим: «священник, лишивший девственности девушку, уплачивает 2 ливра 8 су». Плотский грех с монахинями, племянницами или крестными дочерьми» стоил гораздо дороже, 67 ливров 12 су. «Противоестественное распутство» для священнослужителей обходилось еще дороже, 219 ливров 15 су. Если монахиня многократно грешила, но претендовала на место аббатисы, настоятельницы монастыря, ей требовалось внести 131 ливр 15 су. Можно было получить отпущение не только за прошлые грехи, но и за будущие. Муж или жена, развлекающиеся на стороне и желающие продолжать подобные вещи, платили 87 ливров 3 су.