Зачем нужен Сталин - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Аксененко cтр.№ 8

Ленин, кстати, был гораздо гибче Сталина, и сам Сталин это признавал и неоднократно подчеркивал превосходство Ленина как политика. Ленин, не колеблясь, положил идеи эсеров в основу своего «Декрета о земле», хотя много лет до этого стоял в земельном вопросе на других позициях. Программу эсеров большевики взяли потому, что она больше отвечала чаяниям крестьянства, то есть большинства населения страны. Точно так же в 1920 г., во время войны с Польшей, Ленин показал, что ему не чужда «русская идея», чем смог привлечь на свою сторону ведущих царских генералов во главе с A.A. Брусиловым.

Ленин отказался от продразверстки, которую ввели, кстати, еще при царе и практиковали при Временном правительстве. Продразверстка была заменена НЭПом, так как новая экономическая политика больше отвечала настроению общества, хотя и расходилась во многом с идеалами коммунистов.

Эти примеры показывают, что Владимир Ильич был одним из тех руководителей, кто тонко чувствует пульс страны. Разумеется, он осуществлял сверхзадачу большевиков, выражал идеи коммунизма и правду так, как ее понимали коммунисты, но с максимальным учетом настроения страны. В чем-то подталкивая общественное мнение к тем или иным идеям большевиков, в чем-то идя навстречу настроениям общества. И в том, что в обществе 1920-х привились идеи равенства и социальной справедливости, немалая заслуга вождя большевиков.

Показателен в этом плане пример с авангардом, как направлением в искусстве. Сам Ленин не был приверженцем авангарда, хотя хорошо в нем разбирался. Все-таки эмигрантская пора его жизни прошла в крупных европейских центрах — там, где формировалось современное искусство. А в том кафе, которое посещал Ленин в Швейцарии, зародился дадаизм — самое авангардное направление в искусстве того времени. По некоторым данным, даже название свое дадаизм получил с подачи вождя мирового пролетариата, когда во время «перфоманса» будущих дадаистов в кабаре «Вольтер» буржуазная респектабельная публика стала, в знак неприятия, скандировать слово «нет», а Ленин в пику буржуазии закричал: «Да! Да!». Авангардистам это так понравилось, что незнакомое им русское слово «да», повторенное дважды, они положили в название своего направления.

И вот как отреагировал Ленин на авангардную книгу стихов В.В. Маяковского «150 000 ООО». Он был против не самой книги, а лишь против того, что ее печатали за государственный счет огромным для того времени тиражом— 5 тысяч экземпляров. Владимир Ильич, высказался лишь за то, что тираж все-таки надо сделать меньшим — полторы тысячи вместо пяти. И это в то время, когда в обществе, вернее в просвещенной его части, авангардизм был очень популярен. В СССР официально трудились крупнейшие деятели авангарда — К. Малевич, работавший в Народном комиссариате просвещения, и П. Филонов, позже рисовавший портреты Сталина. Третий классик российского авангардизма — В. Кандинский — тоже поначалу работал в Стране Советов. Он стал профессором и вице-президентом Академии художественных наук и был официально откомандирован за границу для установления там культурных связей. И это только в живописи. В поэзии, например, футуристы продолжали свои начатые до революции эксперименты, считая, что культурная революция должна идти нога в ногу с социальной. В театральном искусстве авангардный театр Мейерхольда претендовал на господствующее положение. То есть мы видим, что Ленин — сторонник классического искусства — мирился с авангардным, когда оно было приемлемо для общества.

Но за полтора десятилетия своего господства в искусстве авангард порядком надоел людям. И вот уже при Сталине началось возвращение к классическому искусству, точнее к классическим формам под маркой «социалистического реализма». То есть мы видим, что руководители государства шли навстречу общественному мнению. И не вина Ленина в том, что он не дожил до того, как общество требовало возвращения к имперским формам в искусстве. Ленин — сам сторонник такого стиля — несомненно, внедрил бы его, если бы дожил до той поры, когда общество, согласно закону маятника, вернулось к этому стилю на новом этапе развития. Поэтому мы не без основания можем предположить, что, проживи Ленин подольше, он почувствовал бы тягу общества к консервативным, почвенническим идеям и выразил бы их не хуже Сталина.

Кстати, у Сталина разногласий с Лениным было гораздо меньше, чем разногласий у Ленина с другими руководителями партии — с Троцким, Каменевым, Зиновьевым, Бухариным. Недаром именно Сталин стал преемником Ленина. И если мы рассмотрим позицию Сталина в разрезе того или иного времени, то увидим, что в 1920-е она не была в чем-то консервативнее ленинской. Значит, доживи Владимир Ильич до 1941-го, вполне мог бы обратиться к своим согражданам по-православному, по-славянски — «братья и сестры», соединив эти слова с партийным — «товарищи».

А если говорить об известном разногласии Сталина и Ленина по вопросу федерализации страны, то, во-первых, Сталин не вернулся к своей идее, когда появилась такая возможность, когда его власти было достаточно для ее реализации. Во-вторых, идея Ленина определялась практикой — страна была единой, под единым руководством партии, хоть и называлась «Союз». А форму добровольного объединения избрали для решения практических задач объединения того времени — для того чтобы безболезненно объединить страну, разорванную в результате Февральской революции и Гражданской войны. Более того, и через 20 лет Сталин использовал идею Союза для облегчения присоединения республик Прибалтики и для того, чтобы получить три места в ООН, одно — для СССР, другие — для Украины и Белоруссии.

То, что Союз распался, — не вина Ленина и Сталина. Дело не в форме. Царская Россия тоже распалась, хоть была унитарным государством. Другое дело, что в начале XX века нашлась объединяющая сила в виде партии большевиков, а в конце — такой силы не нашлось. Да и вряд ли форма государственного устройства смогла бы в тех условиях сохранить страну. Вряд ли это остановило бы прибалтов с кавказцами. В том состоянии, в котором тогда находился СССР, многим было наплевать на формальности. И это вина Горбачева, а не Ленина и Сталина. Разорвали бы и унитарную державу. Тем более что Союз развалили незаконно. Выход той или иной республики должен был санкционировать Верховный Совет СССР. Вот тут-то и было заложено скрытое препятствие развалу. Не хуже, чем федеральная форма…

А вот характерный диалог, показывающий, как ныне противопоставляют Ленина и Сталина. Один сторонник «единой и неделимой России» начал ругать Ленина за то, что он объединил территории бывшей Российской империи фактически по принципу союза формально независимых государств (СССР). Мол, если бы вместо Советского Союза была бы Российская Федерация, не смогли бы республики выйти из ее состава, не посмели бы ни прибалты, ни остальные вслед за ними.

В ответ я привел ему пример Татарстана, который во время всеобщего развала начала 1990-х гг. имел сильные тенденции к выходу из РФ (помните ельцинское «берите столько суверенитета, сколько сможете»?) и вышел бы из состава РФ, если бы было куда, если бы Татарстан не был со всех сторон окружен российскими землями. Я спросил моего собеседника:

а) Считает ли он, что в прибалтийских республиках на то время были, по меньшей мере, такие же антироссийские настроения, как и в Татарстане, если не сильнее?