Потерянный разум - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Кара-Мурза cтр.№ 96

Максимальная концентрация сероводорода в воде Черного моря составляет 13 мг в литре, что в 1000 раз меньше, чем необходимо, чтобы он мог выделиться из воды в виде газа. В тысячу раз! Поэтому ни о каком воспламенении, опустошении побережья и сожжении лайнеров не могло быть и речи. Но миллионы людей с высшим образованием не почувствовали этой разницы в три порядка.

Допустим, “сероводородный бум” был слишком циничной диверсией в сфере сознания. Но вот, в упомянутой “научной” книге Н.Шмелева и В.Попова говорится, в качестве обвинения советской экономике: “Сейчас примерно два из каждых трех вывезенных кубометров древесины не идут в дело — они остаются в лесу, гниют, пылают в кострах, ложатся на дно сплавных рек… С каждого кубометра древесины мы получаем продукции в 5-6 раз меньше, чем США” (с. 144).

Какое, кстати, глубокомысленное утверждение — два из каждых трех вывезенных из леса кубометров древесины… остаются в лесу. Но давайте вникнем в тезис о том, что из бревна в СССР выходило в 5-6 раз меньше продукции, чем в США. Это действительно суровое и строго количественное обвинение в адрес советского хозяйства. Заглянем в справочник и увидим такую сводку:

Где здесь эти фантастические “в 5-6 раз меньше продукции”? Отходов при переработке бревна в деловую древесину в США было чуть-чуть меньше, чем в СССР (а с учетом опилок, пошедших на изготовление древесно-стружечных плит, эту разницу вообще трудно определить). Как использовать продукцию первого передела — деловую древесину, зависит уже от приоритетов. Строишь дом из пиломатериалов — делаешь больше бруса и досок, строишь из фанеры — делаешь больше фанеры. Много в стране бездомных, живущих в картонных ящиках — делаешь много картона. Много тратишь бумаги на упаковку — перерабатываешь древесину на целлюлозу.

Замечу, что сказка про прирожденную неспособность русских цивилизованно использовать лес, кочевала во время перестройки из книги в книгу и из газеты в газету. Здесь уместно сказать “русских”, а не “советских”, потому что подавляющее большинство спиленных деревьев приходилось на РСФСР.

И дело тут, опять-таки, не в Н.П.Шмелеве — мало ли что брякнет будущий академик-экономист. Дело в том, что читающая публика приняла эту версию про “5-6 раз” — а ведь должна была встрепенуться, если бы имела чувство меры. “Как могло случиться, чтобы при переработке пропало 80% от привезенного из леса бревна? Возможно ли это?” — вот что должно было не давать покоя. Но ведь никакого беспокойства эти странные количественные данные не вызывали.

Подобного же рода количественные данные приводятся для того, чтобы заклеймить советское машиностроение. Читаем в той же книге: “Известно, например, что на машиностроительных предприятиях от 30 до 70% металла уходит в стружку — в отходы” (с. 171).

Это, видимо, должно было повергнуть читателя в изумление, но в те времена на головы людей подобные бредовые утверждения сыпались с утра до вечера, и конкретно на это утверждение никто, похоже, не обратил внимания. Давайте разберем это утверждение сегодня. Начнем с того, что само его строение выдает недобросовестность авторов, сразу указывает на то, что это манипуляция. Почему указан такой широкий диапазон для вполне четкого показателя — “от 30 до 70% металла”? Что, речь идет о нижнем и высшем пределе? Ни на одном предприятии при обработке стальных заготовок не бывало образования стружки менее 30%? Ни на одном никогда не превышали максимума в 70%? Мыслимо ли слышать такое от докторов экономических наук? Ведь это если не сознательное искажение понятий, то элементарное невежество.

В действительности достаточно взять справочник, и мы получаем точные данные, ибо отходы металлов учитывались в СССР скрупулезно, вплоть до окалины (как, впрочем, и в других промышленно развитых странах). Показатель “образование металлоотходов в машиностроении и металлообработке” хорошо известен и идет в справочниках отдельной таблицей — в 1988 г. в СССР в этой отрасли было потреблено черных металлов 91,7 млн. т, образовалось отходов в виде стружки 8,1 млн. т или 8,83%. Какие тут 30-70%? Кстати, доля ушедшего в стружку металла (как и вообще металлоотходов) в СССР снижалась — в 1970 г. в стружку ушло 10,35% использованного металла, а в 1988 г. менее 9% .

Неспособность отсеивать ложные количественные данные или хотя бы переводить в разряд “сомнительных” — результат массового поражения инструментов рационального мышления.

Выше говорилось об важном признаке нарушения рациональности — некогерентности рассуждений. В этом случае одна часть утверждения не стыкуется с другой, они друг с другом несовместимы, не могут быть связаны в систему. Нечто похожее происходит и с величинами, если они несоизмеримы.

Вот типичный пример. Во время перестройки стали говорить о необходимости ликвидировать колхозы, и одним из аргументов был миф о том, что они убыточны и камнем висят на шее государства. Большого смысла в этом аргументе не было — в советском хозяйстве рентабельность и убыточность были плановыми, т.к. в плановом порядке определялись закупочные цены. Но поговорим именно о мере. Да, были и убыточные колхозы. Много ли их было и велики ли были убытки в сравнении с масштабами всей колхозной системы?

А.Н.Яковлев, говоря о “тотальной люмпенизации общества”, которое, мол, надо “депаразитировать”, приводил такой довод: “Тьма убыточных предприятий, колхозов и совхозов, работники которых сами себя не кормят, следовательно, паразитируют на других” . Вот мера академика-экономиста: убыточных предприятий, колхозов и совхозов в СССР — тьма. Хотя прекрасно известно и общее число предприятий и колхозов, и число убыточных, так что можно дать определенное и абсолютное, и относительно число убыточных.

Реальные величины таковы. В 1989 г. в СССР было 24720 колхозов. Они дали 21 млрд. руб. прибыли. Убыточных было на всю страну 275 колхозов (1% от числа колхозов), и все их убытки в сумме составили 49 млн. руб. — 0,2% от прибыли колхозной системы. В целом рентабельность колхозов составила 38,7%. Величина убытков несоизмерима с размерами прибыли. Колхозы и совхозы вовсе не “висели камнем на шее государства” — напротив, в отличие от Запада наше село всегда субсидировало город. Аргумент, основанный на количественной мере, был ложным.

Так же обстояло дело и с промышленными предприятиями. Когда в 1991 г. начали внушение мысли о благодатном смысле приватизации, говорилось: «Необходимо приватизировать промышленность, ибо государство не может содержать убыточные предприятия, из-за которых у нас уже огромный дефицит бюджета». Реальность же такова: за весь 1990 г. убытки нерентабельных промышленных предприятий СССР составили всего 2,5 млрд. руб., а валовой национальный продукт, произведенный всей совокупностью промышленных предприятий — 320 млрд. руб.! Убытки части системы составляют менее 1% произведенной ею добавленной стоимости — и такую систему предлагают приватизировать, аргументируя ее «нерентабельностью». Кстати, в 1991 г., когда был принят закон о приватизации, убыток от всех нерентабельных промышленных предприятий составил менее 1% от дефицита госбюджета, который взметнулся до 1000 млрд. руб.