Потерянный разум - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Кара-Мурза cтр.№ 52

Итак, интересы этой части общества изложены ясно, для них “оптимальный строй” — 25 млн. нищих и 25 миллиардеров под защитой штыков “просвещенного абсолютизма”. Надо подчеркнуть, что эти интересы изложены в официальном органе Правительства РФ “Российской газете”. М.Е.Фрадков и В.В.Путин обязаны выразить свое отношение к формулировкам их собственного органа. Молчание же придется принять как знак согласия.

Теперь очередь и другим “силам” выработать и изложить свои интересы, определить свое понимание “оптимального строя” — ясно, просто, не вдаваясь в споры о гуманизме. И для этого надо прежде всего стряхнуть с себя магию слов. А то скажет какой-то Радзиховский, что он выступает от имени тонкого слоя “приличных людей”, а мы — толпа, охлос, и мы застесняемся или обидимся. Да плевать на эти уловки! Никакой это не “приличный человек”, а обычный приказчик сытой сволочи, и цена ему пятак.

Что мы на переговорах можем этим “мирным и мягкотелым” можем противопоставить — вот вопрос. Будем над ним думать, не витая в облаках — обязательно придумаем.

Отказавшись от этикетки исторического материализма, постсоветская гуманитарная интеллигенция внедряет в сознание людей ту же самую структуру мышления, что и раньше. На деле получается гораздо хуже, чем раньше. Профессора, превратившиеся в “либералов”, при отказе от истмата вовсе не выплеснули с грязной водой ребенка. Они выплеснули только ребенка, а грязной водой продолжают промывать мозги студентам. И грязь этой воды, при отсутствии материализма истмата, порождает чудовищную мыслительную конструкцию. Можно назвать ее механистический идеализм.

Утрата материалистического фундамента при анализе действительности и отказ от диалектического принципа выявления главных противоречий особенно сказываются при трактовке нынешнего политического положения в России — оно ведь представляет собой именно клубок противоречий.

Слово политика происходит от греческого polis — государство. Политика — государственные дела. Сфера их очень широка, но ее ядром является проблема завоевания, удержания и использования государственной власти. Политика — необходимый “срез” жизни сложного (гетерогенного) общества, в котором сосуществуют и взаимодействуют разные социальные группы, разделенные по классовым, национальным, культурным и другим признакам. Идеалы и интересы, соединяющие людей в эти группы, различны. Во многих случаях эти различия дозревают до стадии антагонизма.

В чем суть политики? Если говорить о легитимной власти, то ее сверхзадача — гарантировать существование и развитие страны (народа) с сохранением ее пространственно-культурной идентичности. Как говорил Менделеев в отношении России, — “уцелеть” и продолжить свой независимый рост”. Чтобы этого достичь, нужно согласовать интересы разных групп — наиболее “дешевым” способом из всех доступных.

Лучше всего, конечно, осуществлять конструктивное разрешение противоречий, творческий синтез, ведущий к развитию. Если для этого нет творческих и материальных ресурсов, политики ищут компромисс — противоречие смягчается, “замораживается” до лучших времен. Если и это не удается, собираются силы, чтобы подавить несогласных. При этом неприятные последствия откладываются на будущее. На какое будущее, зависит от остроты кризиса и масштаба времени, которым оперируют политики. Иногда на несколько поколений, как было перед войной в 30-е годы, иногда хоть на пару месяцев, как в октябре 1993 г.

В общем, идеалом власти всегда является достижение гражданского согласия и прочного мира. Это удается редко, и приходится довольствоваться гражданским перемирием. Переговоры о его продлении — ежедневный труд политиков. В общем, как сказано в фундаментальном труде “История идеологии”, по которому учатся в западных университетах, “демократия есть холодная гражданская война богатых против бедных, ведущаяся государством”. В этой формуле выражено, со свойственным Западу дуализмом, главное противоречие гражданского, то есть классового, общества.

Эта формула для нас не годится — нам все уши прожужжали о том, что отродясь не было и нет в России ни демократии, ни гражданского общества. Но что-то ведь есть! Об этом бы и надо нам говорить, следуя нормам рационального мышления. Ведь это первый шаг к познанию реальности — увидеть “то, что есть”, а потом уж рассуждать о “том, что должно быть”.

Тут первый камень преткновения всего нашего обществоведения — либерального досоветского, марксистского советского и нынешнего антисоветского. Оно просто не видело факты и процессы, о которых не было написано в западных учебниках. А если и видело, не имело слов, чтобы их объяснить или хотя бы описать.

Этот фильтр стал важной причиной той катастрофы, которую потерпела политическая система России в начале ХХ века. Маркс сказал, что крестьянин — “непонятный иероглиф для цивилизованного ума”, а в понятиях марксизма мыслила тогда вся наша интеллигенция, включая жандармских офицеров. И вот, государство направляет свою мощь на разрушение крестьянской общины, а кадеты с эсерами начинают гражданскую войну против Советов, этой общиной порожденных. Чаянов пытался растолковать марксистам этот “иероглиф”, но его поставили к стенке (хотя и не за это), а самим крестьянам навязали модель колхоза, срисованную с киббуца — потому что “цивилизованный ум” прославил киббуцы как шедевр социальной инженерии. Хорошо хоть, что быстро выправили ошибку.

Член ЦК партии кадетов В.И.Вернадский написал в 1906 г.: “Теперь дело решается частью стихийными настроениями, частью все больше и больше приобретает вес армия, этот сфинкс, еще более загадочный, чем русское крестьянство”. И что же? Политическая система царизма, не пытаясь понять этого сфинкса, своими руками шаг за шагом превращала армию в могильщика монархической государственности. Потом этот же путь “исходили до конца” и Керенский с Корниловым. Ведь вожди Белого движения так построили свою армию, что, по выражению В.В.Шульгина, пришлось “белой идее переползти через фронты гражданской войны и укрыться в стане красных”.

Какое-то время советская государственность продержалась на творческой мысли первого поколения революционеров, “преодолевших Маркса”, на опыте старых генералов и бюрократов, на здравом смысле “рабоче-крестьянской” номенклатуры. Но уже в 60-е годы наступила более или менее сытая и благополучная жизнь, сменилось поколение и произошла, по выражению М.Вебера, “институционализация харизмы” — политическая машина катилась сама собой, без революционного задора и творчества, но и без тяжеловесной крестьянской логики. Андропов издал крик отчаяния: “Мы не знаем общества, в котором живем!”

Вот с такой научной базой стали политики перестраивать советское общество, причем методом слома и ампутации. При этом они пользовались западными учебниками и “чертежами”, не располагая тем запасом неявного знания, который есть у западных политиков и без которого эти учебники вообще не имеют смысла. Когда в конце 80-х годов начали уничтожать советскую финансовую и плановую системы, “не зная, что это такое”, дело нельзя было свести к проискам агентов влияния и теневых корыстных сил (хотя и происки, и корысть имели место). Правительство подавало нашептанные “консультантами” законопроекты, народные депутаты из лучших побуждений голосовали за них, а им аплодировали делегаты съезда КПСС. Политики, размахивая скальпелем, производили со страной убийственные операции — то тут кольнут, то там разрежут. И все приговаривая: “Эх, не знаем мы общества, в котором живем, не учились мы анатомии”. Вот и катимся мы сегодня в инвалидной коляске, мычим и куда-то тянемся культей…