Маркс против русской революции - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Кара-Мурза cтр.№ 9

«Поистине, положение немцев и мадьяр было бы весьма приятным, если бы австрийским славянам помогли добиться своих так называемых «прав»! Между Силезией и Австрией вклинилось бы независимое богемско-моравское государство; Австрия и Штирия были бы отрезаны «южнославянской республикой» от своего естественного выхода к Адриатическому и Средиземному морям; восточная часть Германии была бы искромсана, как обглоданный крысами хлеб! И все это в благодарность за то, что немцы дали себе труд цивилизовать упрямых чехов и словенцев, ввести у них торговлю и промышленность, более или менее сносное земледелие и культуру!» [16, с. 296].

Примитивный шовинизм, которым проникнуты эти рассуждения, удивителен для середины ХIХ века. «Немцы дали себе труд цивилизовать упрямых чехов и словенцев»! От кого мы это слышим! Чем эти рассуждения отличаются от рассуждений бесноватого фюрера, которые мы справедливо считали бредовыми? Он писал в книге «Майн Кампф»: «Не государственные дарования славянства дали силу и крепость русскому государству. Всем этим Россия обязана была германским элементам — превосходнейший пример той громадной государственной роли, которую способны играть германские элементы, действуя внутри более низкой расы. Именно так были созданы многие могущественные государства на земле. Не раз в истории мы видели, как народы более низкой культуры, во главе которых в качестве организаторов стояли германцы, превращались в могущественные государства и затем держались прочно на ногах, пока сохранялось расовое ядро германцев».

Что касается «упрямых чехов», то утверждение Энгельса антиисторично. И Чехия, и южные славяне уже в Средние века обладали «сносным земледелием», так что поставки зерна из славянских областей (оплаченные поступавшим из Америки дешевым серебром) в ХVIII веке во многом способствовали развитию промышленности на Западе. По данным Ф. Броделя, именно в Чехии со второй половины ХVII века наблюдалось повышение урожайности — в отличие от Польши и Западной Европы.

С другой стороны, именно вторжение западного финансового капитала в славянские области задержало их промышленное развитие. Ф. Бродель пишет: «В марксистской историографии был составлен подробный отчет о преступлениях торгового капитализма Нюрнберга в Чехии, Саксонии и Силезии; на него возлагают ответственность за экономическое и социальное отставание этих областей, отрезанных от всего мира и имевших к нему доступ только через недобросовестных посредников. Такие же обвинения можно выдвинуть в отношении генуэзцев в Испании: они помешали развитию местного капитализма» [23].

На утверждение Энгельса о том, что немцы «вклинивались» в славянские земли, чтобы их цивилизовать, отвечает М.А. Бакунин: «Всем известен обычный и неизменный метод, который пускали в ход эти милые проповедники Христова Евангелия [орден Тевтонских крестоносцев и орден Ливонских меченосцев] для обращения в христианство и германизации славянских, варварских и языческих народностей. Впрочем, это тот же самый метод, который их достойные преемники применяют сегодня, чтобы морализовать, цивилизовать и германизировать Францию; эти три разных глагола в устах и в мыслях немецких патриотов имеют одинаковый смысл. На практике же они означают обстоятельную и массовую резню, пожары, грабеж, насилие, разорение одной части населения и порабощение остальной. В завоеванных странах вокруг окопанных лагерей этих вооруженных цивилизаторов формировались впоследствии немецкие города. В центре обосновывался епископ, непременно благословлявший все совершенные или предполагаемые набеги этих благородных разбойников; вместе с епископом появлялась целая свора священников, силой крестившая бедных язычников, избегнувших резни; затем этих рабов принуждали строить храмы.

Влекомые стремлением к святости и славе, прибывали, наконец, добрые немецкие буржуа, смиренные, раболепные, подло почтительные по отношению к дворянской спеси, падающие ниц перед всеми установленными властями, политическими и религиозными, одним словом, преклонявшиеся перед всем, что представляло собой какую-либо силу, но до крайности жестокие, преисполненные презрения и ненависти к побежденному местному населению. К этому еще нужно прибавить, что буржуазные выходцы соединяли с этими полезными, хотя и неблагородными качествами силу, ум, редкое упорство в труде и невероятную способность к росту и воинствующей экспансии. Все это, вместе взятое, делало этих трудолюбивых паразитов очень опасными для независимости и целостности национального характера даже в тех странах, где они водворились не по праву завоевания, но из милости, как, например, в Польше» [24, с. 273].

Борьбу чехов за свою национальную и культурную идентичность Бакунин рассматривает именно как свидетельство неприятия «цивилизаторской миссии» немцев. Он пишет: «Народ [Богемии], порабощенный, но не германизированный, проклинал от всего сердца и это рабство, и всю аристократически-буржуазную цивилизацию немцев. Этим объясняется, почему на пути религиозного протестантизма чешский народ опередил на целый век народ немецкий. Одним из первых проявлений этого религиозного движения в Богемии было массовое изгнание всех немецких профессоров из Пражского университета, ужасное преступление, которое немцы никогда не могли простить чешскому народу. И все же, если присмотреться ближе, придется согласиться, что этот народ был тысячу раз прав, изгнав этих дипломированных раболепных развратителей славянской молодежи… Происходя из немецкой буржуазии, они добросовестно выражают ее стремления и дух. Их наука — верное выражение рабского сознания. Это — идеальное освящение исторического рабства» [24, с. 282].

Отбрасывая классовую риторику и представляя историю как борьбу прогрессивных и реакционных народов , Энгельс прибегает к натурализации общественных отношений, предвосхищая идеологию социал-дарвинизма. Прежде всего, речь идет о биологизации этнических свойств. Для характеристики народов и разделения их на «высшие» и «низшие» он вводит натуралистическое понятие жизнеспособности . Как богатство в учении о предопределенности является симптомом избранности, так и в концепции Энгельса «жизнеспособность» служит признаком прогрессивности нации и подтверждает ее права на угнетение и экспроприацию «нежизнеспособных». Стоит заметить, что понятие жизнеспособности как критерий для наделения народов правами Энгельс употреблял до конца жизни, присущая всей этой концепции биологизация этничности вовсе не была его ошибкой молодости.

Каковы же у Энгельса показатели «жизнеспособности»? Прежде всего, способность угнетать другие народы и революционность (имеются в виду «прогрессивные революции»). Вот как иллюстрирует Энгельс эти показатели: «Если восемь миллионов славян в продолжение восьми веков вынуждены были терпеть ярмо, возложенное на них четырьмя миллионами мадьяр, то одно это достаточно показывает, кто был более жизнеспособным и энергичным — многочисленные славяне или немногочисленные мадьяры!» [16, с. 297].

Здесь критерием служит сам факт угнетения. Жизнеспособен именно угнетатель — значит, он и прогрессивен, он и выиграет от мировой революции. Мы знаем, как эта идея развивалась в дальнейшем в немецкой философии. О. Шпенглеp, который отстаивал идеи консервативной революции и прусского социализма, писал: «Человеку как типу пpидает высший pанг то обстоятельство, что он — хищное животное… Существуют наpоды, сильная pаса котоpых сохpанила свойства хищного звеpя, наpоды господ-добытчиков, ведущие боpьбу пpотив себе подобных, наpоды, пpедоставляющие дpугим возможность вести боpьбу с пpиpодой с тем, чтобы затем огpабить и подчинить их» (цит. в [25]).