Маркс против русской революции - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Кара-Мурза cтр.№ 80

Общий вывод из этой главы сводится к следующему. Часто говорят, что марксизм не мог нанести большого вреда советскому строю, потому что изучали его формально и он не проник глубоко в сознание, не деформировал его. Это заблуждение, и многие из нас впадают в него только потому, что существовали (и существуют) в культурной среде, «пропитанной» марксизмом. В момент кризиса или при столкновении с иной культурной средой деформации нашего сознания сразу проявлялись.

Вот как в книге глубоко мною уважаемого Б.П. Курашвили «Историческая логика сталинизма» [193] дана трактовка советской истории. Эта книга — прекрасно выполненное, новаторское изложение фактов и событий. Книга Курашвили — одно из лучших произведений российской левой печати, она написана автором, который глубоко переживал поражение советского социализма. На мой взгляд, в этой книге отразилась драма человека, который разрывался между реальностью и учением марксизма. Здесь я хочу сказать именно об аксиомах марксизма, из которых автор исходит в своей трактовке. Они совершенно не вяжутся с фактами, которые он излагает.

Первая аксиома утверждает, что существуют «объективные законы общественного развития». Все, что соответствует объективному закону, — хорошо, а все, что в него не укладывается, — это искривление. От этого нарушения законов все наши беды. К числу объективных законов относятся аксиомы Маркса о том, что революция может быть успешной только в странах, где капитализм развился в полной мере и уже стал сдерживать прогресс производительных сил.

Исходя из этого Курашвили и оценивает русскую революцию. По его мнению, она в России произошла, по «не вполне по объективным законам… Социалистическая революция в капиталистически недостаточно развитой стране была отягощена первородным грехом волюнтаризма… Рождение социализма в России было в известном смысле одним из исторических зигзагов» [193, с. 214-215].

Следуя этой аксиоме Маркса, Курашвили вынужден идти против фактов и логики: можно ли считать установку Маркса объективным законом, если все социалистические революции происходили не в странах с развитым пролетариатом, а в крестьянских странах (Россия, Китай, Вьетнам, Куба)? Не только вся рота идет не в ногу, но даже ни одного прапорщика нет, что шел бы в ногу.

Военный коммунизм, согласно Курашвили, это «авторитарно-утопический социализм. В целом, увы, несостоятельный» [193, с. 10]. Это противоречит здравому смыслу и историческим фактам. Военный коммунизм есть «дитя капитализма, а не социализма», как выражался А. Богданов. Его доктрина была разработана и успешно реализована на практике якобинцами в гораздо более жестких формах, нежели в России в 1918-1920 гг. В военном коммунизме организуется только распределение наличных ресурсов, в то время как главное в социализме — организация производства .

В России многое было взято из опыта военного коммунизма в Германии во время Первой Мировой войны. Главное в военном коммунизме — насильственное изъятие излишков хлеба у крестьян и его уравнительное, внерыночное распределение среди горожан для спасения их от голодной смерти, поскольку рыночное распределение разрушено войной. Что здесь утопического ? И почему же он «увы, несостоятельный»? Он спас миллионы горожан и дал похлебку для Красной Армии. А в Отечественную войну карточная система — тоже «увы, несостоятельна»?

На втором этапе построения советской системы, по мнению Курашвили, ущерб от первого нарушения объективных законов (революция в крестьянской стране) был как-то преодолен, но затем «в закономерное течение революционного процесса мощно вмешался внешний фактор. Общество было искусственно возвращено в подобие первой фазы революции, ибо других способов форсированного развития не было видно… Сложилась теоретически аномальная, противоестественная, но исторически оказавшаяся неизбежной модель нового общественного строя — авторитарно-мобилизационный социализм с тоталитарными извращениями» [193, с. 12].

Здесь попытка связать марксизм с фактами разрушает логику. Как может быть противоестественным общественный строй, который «исторически оказался неизбежным»? Курашвили ставит на реально существовавшем советском строе клеймо противоестественного только потому, что по шаблонам марксизма он оказывается «теоретически аномальным». Логичнее признать в таком случае негодной именно теорию (как минимум, в приложении к данному конкретному объекту).

Теория, которой следует Курашвили, представляет внешний фактор — грядущую мировую войну — досадной помехой «закономерному течению». Может ли быть правильным «закон», который не учитывает факторы такого масштаба? Почему выбор пути индустриализации, который единственный давал возможность спасения (по словам Курашвили, «других способов не было видно»), назван «искусственным»? Ясно, что любое решение в обществе есть нечто искусственное, а не природное, так что здесь это слово несет отрицательный смысл и означает, что советское государство нарушило «объективный закон». Что же это за закон такой, который предписывает России гибель? Чуть от гибели уклонился — нарушитель.

В оценке советского социализма Курашвили следует штампам, которыми Маркс определял «казарменный коммунизм»: «Да, социализм был примитивным, недемократичным, негуманным, общественная собственность приобрела форму государственно-бюрократической… Должная дифференциация доходов в зависимости от реальных результатов труда не обеспечивалась и уступала место уравнительным тенденциям» [193, с. 14, 17]. Исходя из каких «объективных нормативов» даны эти оценки? Как мог примитивный проект породить Стаханова, Королева и Жукова? По каким меркам определена «негуманность»? Ведь нет же гуманности внеисторической. Гуманизм христианства на Западе привел в Реформации к учению о делении человечества на избранных и отверженных, гуманизм Просвещения породил империализм, обесценивший человеческую жизнь, гуманизм ХХ века — обернулся большой войной, а потом Вьетнамом, Ираком, Сербией. Какое расслоение общества по доходам надо считать «должным»? Без конкретной меры, примененной к большому перечню показателей, дать оценку жизнеустройству большой страны нельзя, эта оценка вырождается в идеологическое клише.

Что же до послесталинского периода, оценка Курашвили уничтожающая: «Авторитарно-бюрократический социализм — это незакономерное, исторически случайное, «приблудное» дитя советского общества. Тягчайший грех этой уродливой модели…» и т.д. [193, с. 17]. Ну как же можно было не убить этого ублюдка — вот на какую мысль наталкивает читателя эта оценка.

Все эти идеологические штампы, которые Курашвили почти буквально берет из формулировок Маркса, находятся в очевидном противоречии со всем содержанием книги. Если учесть, что В.П. Курашвили, высокообразованный человек, преданный социализму и советскому строю, все же мыслил и чувствовал в рамках этого неразрешимого противоречия, показывает, какое глубокое воздействие оказали установки Маркса на советскую интеллигенцию. Когда антисоветский проект был узаконен политически во времена Горбачева, очень у многих людей упал камень с души — противоречие было разрешено на антисоветской основе. Но для страны и народа в целом это означало «погружение в бездну».

Что же побудило к написанию этой работы сегодня?