Маркс против русской революции - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Кара-Мурза cтр.№ 52

О какой же революции здесь идет речь? Чьим военнопленным стал царь, так что это стоило отметить в предисловии к «Манифесту»? Речь идет об убийстве народовольцами 1 марта 1881 г. Александра II. «Военнопленный революции» — красивая метафора, без которой вполне можно было обойтись.

Что же это за революция, где ее классовый анализ? Еще сравнительно недавно (1870) Маркс и Энгельс говорили о ее социальной базе в издевательском тоне. Маркс пишет о России: «У меня никогда не было радужных представлений об этом коммунистическом Эльдорадо». А Энгельс пишет Марксу: «Каким несчастьем было бы для мира, — не будь это невероятной ложью — что в России якобы насчитывается 40 000 революционных студентов, не имеющих за собой пролетариата или даже революционного крестьянства, а впереди — иной карьеры, чем выбор между Сибирью или эмиграцией в Западную Европу. Уж если что и могло бы погубить западноевропейское движение, так это импорт этих 40 000 более или менее образованных, честолюбивых, голодающих русских нигилистов… Ясно, как день, что опасность налицо. Святая Русь будет ежегодно выбрасывать некоторое количество таких русских «без перспективы на карьеру», и под предлогом интернационального принципа они повсюду будут втираться в доверие к рабочим, добиваться роли вождей, вносить свои, неизбежные у русских, личные интриги и споры» [33, с. 357, 404].

Противоречие между двумя столь разными оценками одного и того же явления неустранимо, и оно выражается в двух, казалось бы, несовместимых массивах утверждений Маркса и Энгельса. С одной стороны, они опасались русской революции, которая строилась бы на собственных цивилизационных основаниях и была бы неподконтрольна западным центрам авторитета. С другой стороны, после Крымской войны революция «направленного действия» в России рассматривалась как важнейшее средство ослабления, а то и разрушения Российской империи, которая в глазах Маркса и Энгельса была «империей зла».

Вот одно из первых изложений этой доктрины. В 1860 г. в большой работе «Савойя, Ницца и Рейн» Энгельс перечисляет все беды, которые Россия принесла Германии с начала ХIХ века. Список обид завершается призывом к возмездию: «Вот чем мы с начала этого столетия обязаны русским и чего мы, немцы, нужно надеяться, никогда не забудем… Россия угрожает нам и оскорбляет нас всегда, а когда Германия против этого восстает, Россия приводит в движение французского жандарма обещаниями левого берега Рейна. Неужели мы должны и впредь допускать, чтобы с нами вели эту игру? Неужели мы, сорокапятимиллионный народ, должны еще дольше терпеть, чтобы…? Так стоит вопрос. Мы надеемся, что Германия скоро ответит на него с мечом в руке. Если мы будем держаться вместе, то уж выпроводим и французских преторианцев, и русских «капустников»…».

Но это — общий припев множества статей Энгельса, в которых он обсуждает европейские дела. Эта работа интересна тем, что в ней Энгельс впервые выдвигает тезис о том, что подорвать возможности России обижать Германию должна назревающая в России революция.

Он пишет: «Между тем, мы получили союзника в лице русских крепостных. Борьба, которая в настоящее время разгорелась в России между господствующим классом и порабощенным классом сельского населения, уже теперь подрывает всю систему русской внешней политики. Эта система была возможна только до тех пор, пока в России не было внутреннего политического развития. Но это время прошло… Вместе с Россией, которая просуществовала от Петра Великого до Николая I, терпит крушение и ее внешняя политика. По-видимому, Германии суждено разъяснить это России не только пером, но и мечом. Если дело дойдет до этого , то это будет той реабилитацией Германии, которая возместит политический позор столетий» [138].

Именно такую революцию как оружие в войне народов , причем направленную конкретно на свержение российской монархии (или хотя бы на убийство царя), приветствовали Маркс и Энгельс. Одобряли они и террор народовольцев, абсурдно преувеличивая ужасы российского деспотизма. В 1879 г. Энгельс писал о положении в России: «Агенты правительства творят там невероятные жестокости. Против таких кровожадных зверей нужно защищаться как только возможно, с помощью пороха и пуль. Политическое убийство в России единственное средство, которым располагают умные, смелые и уважающие себя люди для защиты против агентов неслыханно деспотического режима» [139].

Классовый характер такой революции был Марксу и Энгельсу совершенно не важен, пусть бы ее совершали хотя бы и «голодающие русские нигилисты» и реакционные крестьяне. Но прогноз Энгельса более благоприятен. Он писал: «Здесь [в России] сочетаются все условия революции; эту революцию начнут высшие классы столицы, может быть даже само правительство, но крестьяне развернут ее дальше… Эта революция будет иметь величайшее значение для всей Европы хотя бы потому, что она одним ударом уничтожит последний, все еще нетронутый резерв всей европейской реакции» [88, с. 548].

От «нигилистов» и «высших классов» Маркс и Энгельс не ожидали способности совершить пролетарскую, социалистическую революцию, а буржуазно-демократическая революция (то есть уничтожающая империю) была Западу не страшна. Эта сторона доктрины народников, направленная на уничтожение имперского государства, очень даже поощрялась. Вот как объясняет Энгельс заинтересованность «господствующих народов» в такой революции — в той самой брошюре «О социальном вопросе в России», где он громит коммунистические проекты народников:

«Существующая ныне Российская империя образует последний сильный оплот всей западноевропейской реакции… Никакая революция в Западной Европе не может окончательно победить, пока поблизости существует современное российское государство. Германия же — ближайший его сосед, на Германию, стало быть, обрушится первый натиск русской реакции. Падение русского царизма, уничтожение Российской империи является, стало быть, одним из первых условий окончательной победы немецкого пролетариата» [88, с. 567].

Задача уничтожения Российской империи, с точки зрения Энгельса, так важна, что он даже обещает народникам, если они выполнят эту задачу, снисхождение при наказании за их коммунистические бредни: «Этих людей мы не потянем к ответу за то, что они считали свой русский народ избранным народом социальной революции. Но разделять их иллюзии мы вовсе не обязаны» [135, с. 451].

К концу 70-х годов русской революции ждут на Западе со дня на день. Энгельс писал 19 декабря 1879 г.: «В России дела обстоят великолепно! Там, пожалуй, развязка близка, а когда она наступит, то у власть имущих Германской империи душа уйдет в пятки. Это будет ближайшим поворотным пунктом во всемирной истории». А 10 января 1880 г. он писал Либкнехту: «Поздравляю тебя и всех с Новым годом и русской революцией, которая в этом году, вероятно, разразится и тотчас же изменит облик всей Европы» [140, с. 344].

Таким образом, внутренне противоречивое отношение Маркса и Энгельса к русской революции сводится к следующему:

— они поддерживают революцию, не выходящую за рамки буржуазно-либеральных требований, свергающую царизм и уничтожающую Российскую империю; структура классовой базы такой революции несущественна;

— они категорически отвергают рабоче-крестьянскую народную революцию, укрепляющую Россию и открывающую простор для ее модернизации на собственных цивилизационных основаниях, без повторения пройденного Западом пути.