Демонтаж народа - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Кара-Мурза cтр.№ 166

Под новыми объективными характеристиками советского общества 70-х годов скрывалась главная, невидимая опасность — быстрое и резкое ослабление, почти исчезновение прежней мировоззренческой основы советского строя. В то время официальное советское обществоведение утверждало, что такой основой является марксизм, оформивший в рациональных (и даже научных) понятиях стихийные представления трудящихся о равенстве и справедливости. Эта установка была ошибочной.

Мировоззренческой основой советского строя был общинный крестьянский коммунизм. Западные философы иногда добавляли слово «архаический» и говорили, что он был «прикрыт тонкой пленкой европейских идей — марксизмом». Это понимал Ленин, но понимали и марксисты-западники (меньшевики), которые правильно видели в этом общинном коммунизме своего врага и пошли на гражданскую войну с ним в союзе с буржуазными либералами. Своим врагом его считали и большевики-космополиты (вождем которых был Троцкий). Это космополитическое течение внутри победившего большевизма было подавлено в последней битве гражданской войны — репрессиях 1937 г.

В 60-е годы оно вновь вышло на арену, и влияние его стало нарастать в среде интеллигенции и нового молодого поколения. Поэтому перестройка — этап большой русской революции XX века, которая лишь на время была «заморожена» единством народа ради индустриализации и войны. Сознательный авангард перестройки — наследники троцкизма и, в меньшей степени, либералов и меньшевиков.

Общинный крестьянский коммунизм — культурное явление с сильной религиозной компонентой, это поиск «царства Божия на земле». Он придал советскому проекту мессианские черты (что, в частности, предопределило и культ Сталина). Антисоветский проект также имеет мессианские черты (потому и ненависть к Сталину носит иррациональный характер). Философия крестьянского коммунизма к 60-м годам исчерпала свой потенциал, хотя важнейшие ее положения сохраняются и поныне на уровне коллективного бессознательного. Для консолидации советского общества и сохранения гегемонии политической системы требовалось строительство новой мировоззренческой базы, в которой советский проект был бы изложен на рациональном языке, без апелляции к подспудному мессианскому чувству. Однако старики этой проблемы не видели, т.к. в них бессознательный большевизм был еще жив. А новое поколение номенклатуры искало ответ на эту проблему (осознаваемую лишь интуитивно) в марксизме-ленинизме, где найти ответа не могло. Это вызвало идейный кризис в среде интеллигенции.

Руководство КПСС после разрушительных идейных метаний Хрущева приняло вынужденное решение — «заморозить» мировоззренческий кризис посредством отступления к «псевдосталинизму» с некоторым закручиванием гаек («период Суслова»). Это опять, как и в 30-е годы, давало отсрочку, но не разрешение фундаментального противоречия. Передышка не была использована. Видимо, в нормальном режиме руководство КПСС уже и не смогло бы справиться с ситуацией, если бы ослабило контроль — «второй эшелон» партийной интеллигенции (люди типа Бовина, Бурлацкого, Загладина) был уже проникнут идеями еврокоммунистов. В открытой дискуссии он бы занял антисоветскую позицию.

Пришедшая после Брежнева властная бригада (Горбачев, Яковлев, Шеварднадзе), сформировавшаяся в условиях мировоззренческого вакуума и идеологического застоя, была уже проникнута антисоветизмом. Утверждение, что советский строй является «неправильным», стало с 1986 г. официальной установкой, и вскоре было заявлено даже, что перестройка является революцией, то есть ставит целью радикальное изменение общественного строя.

Перестройка нанесла по ослабленному культурному основанию народа мощный удар и в большой мере разрушила его (точнее, в достаточной мере, чтобы парализовать волю). Используя введенный в 70-х годах термин, можно сказать, что в 90-е годы мировоззренческая матрица народа Российской Федерации представляла собой ризому — размонтированную среду без матричной иерархии, среду «тотальной равнозначности», лишенную «образа истинности». Это утрата связной картины мира и способности к логическому мышлению, выявлению причинно-следственных связей.

Революции эпохи постмодерна, каковой была и перестройка, отличаются от революций эпохи модерна очень важным и трудно осознаваемым свойством. Они «включают» и в максимально возможной степени используют сплачивающий и разрушительный ресурс этничности. Революции индустриальной эпохи, даже будучи мотивированы задачами национального освобождения, сплачивали своих сторонников рациональными идеалами социальной справедливости. Они шли под лозунгами классовой борьбы, под знаменем интернационализма людей труда и, можно сказать, маскировали этничность социальной риторикой.

Постмодерн отверг эту рациональность, уходящую корнями в Просвещение и представленную в данном случае прежде всего марксизмом и близкими к нему идеологиями. Отвергая ясные и устойчивые структуры общества и общественных противоречий, постмодерн заменяет класс этносом, что и позволяет ставить насыщенные эмоциями политические спектакли, из которых исключается сама проблема истины. Какие части центральной мировоззренческой матрицы советского (прежде всего русского) народа понесли самый тяжелый урон?

Прежде всего, самосознание. Была проведена интенсивная кампания по представлению СССР (а на деле исторической России) как неправильной страны. В множестве вариантов была выражена старая формула Чаадаева, воспринятая западниками:

«Никаких чарующих воспоминаний, никаких прекрасных картин в памяти, никаких действенных наставлений в национальной традиции. Окиньте взором все прожитые нами века, все занятые пространства — и вы не найдете ни одного приковывающего к себе воспоминания, ни одного почтенного памятника… Мы живем лишь в самом ограниченном настоящем, без прошедшего и без будущего, среди плоского застоя… Явившись на свет, как незаконорожденные дети, лишенные наследства, без связи с людьми, предшественниками нашими на земле, не храним в сердцах ничего из наставлений, вынесенных до нашего существования… Про нас можно сказать, что мы составляем как бы исключение среди народов. Мы принадлежим к тем из них, которые как бы не входят составной частью в человечество…»

Жизнь в России как бы потеряла смысл. Прежний смысл и самоуважение советского человека были подорваны идеологической кампанией перестройки — гласностью. В 1991 г. в Институте социологии АН СССР выступил бывший сотрудник этого института, который эмигрировал в 1976 г., профессор Мичиганского университета В.Э. Шляпентох (специалист по России). Он сказал: «Гласность не имеет прецедентов в мировой истории. Нет такого примера, когда бы общество коренным образом изменило представление о себе. Даже в революцию 17-го года к знанию об обществе, которое свергалось, ничего не было добавлено. А сейчас происходит невероятно быстрое переосмысление прошлого. Люди вдруг почувствовали, что живут плохо, — только потому, что они об этом узнали…» [99].

На короткое время людей увлекли идеей «возврата в человеческую цивилизацию», но это идея, в которую было встроено устройство саморазрушения (как и во всю утопию Горбачева — о ней уже никто не вспоминает). Связная мировоззренческая база была заменена идеей беспочвенности, что вело к мировоззренческому хаосу и ослаблению всех общественных связей, включая национальные. В эпоху студенческих бунтов 1968 г. М. Мюллер писал: «Если в обществе исчезает «смысл», то возникают благоприятные условия для появления нигилизма, анархии, которые отвергают любые обязательства и обязанности перед обществом, а также уничтожают зависимость от всех норм. Ведь обязательства и нормы только тогда могут к чему-либо обязывать, когда признается их смысл» [100].