В процессе ослабления и распада государственности, который стал важной предпосылкой к Гражданской войне, особо надо выделить истощение, с начала XX века, того слоя государственной системы, который соединял подавляющее большинство населения в общество, а его — с верховной властью. Переход к сознанию Гражданской войны означает, что у массы людей резко упрощается представление об обществе — оно разделяется на «мы» и «они». Они — враги нас.
То общество, в котором достаточно большая часть людей включена одновременно в разные группы, обладает прочной сетью человеческих связей, и такое разделение на «мы» и «они» достигается с трудом. Всегда около тебя есть люди, которые одновременно принадлежат и к «нам», и к «ним». Потому и устойчиво гражданское общество, что каждый индивидуум включен в несколько «ассоциаций».
В России не могло сложиться гражданского общества западного типа, но в пореформенное время введение начал самоуправления способствовало повышению связности сословного общества. Мы говорим о земстве — той большой системе местной власти и самоуправления в сельской местности, которая складывалась в России после реформы 1861 г. (в городах органами самоуправления были городские думы и управы).
К началу XX в. эта система имела следующий вид. Общины (общество), объединяющие крестьян-домохозяев деревни или малых соседних деревень, имели орган крестьянского самоуправления — сельский сход. Он избирал сельского старосту. Общества объединялись в волости, в которые входили несколько деревень с населением до 2000 человек. Старосты, волостные старшины и волостные судьи следили за порядком и сбором налогов, их контролировали мировые посредники, подчиненные губернскому присутствию по крестьянским делам. Законом 1889 г. мировые посредники и уездные собрания были заменены земскими участковыми начальниками. Они назначались из дворян и имели большие полномочия по утверждению решений крестьянских сходов, назначению и смещению должностных лиц и даже по наказанию крестьян.
Сельские старосты и волостные старшины, сборщики податей, сотские и десятские были для власти бесплатным дополнительным административно-полицейским звеном, охранявшим сословную дискриминацию и замкнутость крестьянства. Волостной старшина следил за «сохранением общественного порядка, спокойствия и благочиния в волости». Важной фигурой был волостной писарь, ведущий делопроизводство и назначаемый мировым посредником (позже земским начальником).
Население, разделенное на курии, избирало уездное земское собрание. Помещики и зажиточные горожане избирали прямо, а крестьяне (мужчины) — через выборных от общин. Имущественный ценз был очень высоким. Так, в Москве и Петербурге в выборах участвовали около 5 % взрослого населения. При таком порядке в уездных собраниях дворяне составляли почти 50 % депутатов («гласных»). Они избирали губернское земское собрание (в 1890 г. 89,5 % их депутатов были дворянами). Исполнительными органами в уездах и губернии были земские управы. Подробнее о государственных учреждениях царской России и месте в них земства см. в [52].
Создание земских учреждений шло очень медленно и даже в русских губерниях завершилось лишь после революции 1905–1907 гг. В тех местностях, где не было дворянства (например, в Сибири), они вообще не создавались. Права земств были очень ограниченными, выполнение их постановлений реально зависело от губернатора, которому подчинялась полиция. Денег на выполнение своих функций (местное благоустройство, содержание больниц, народных школ и т. п.) у земств почти не было, попытки учреждать местные налоги пресекались правительством. Либералы видели в земствах ступень к умеренному конституционному строю, кадет Струве даже считал «властное всероссийское земство» идеалом государственного строя.
Вплоть до крестьянских волнений начала XX века земские деятели занимали умеренно либеральную позицию, и отношения с правительством с самого начала были натянутыми. Особым законом было запрещено даже печатать земствам свои постановления и отчеты без специального разрешения губернаторов. В 1867 г. Сенат запретил сношения земских учреждений разных губерний — из-за опасения, что такие низовые связи поведут к возникновению зачатков парламентаризма. Эти запреты резко затрудняли общероссийскую «горизонтальную» консолидацию общества. В положении о земских учреждениях 1890 г. было предусмотрено дальнейшее ужесточение избирательной системы и правительственного надзора за их деятельностью (это положение называли «земской контрреформой»). Закон 1900 г. отстранил земства от продовольственного дела и еще больше сократил их финансовую базу.
Тем не менее земское движение набирало силу и могло создать сеть низовых органов управления, лояльных по отношению к власти и укрепляющих всю государственную систему. Однако положение монархического режима в начале XX века было уже столь сложным, что он не мог сосуществовать даже с этой единственной формой легальной общественной организации, стоявшей на платформе либеральной буржуазно-дворянской оппозиции, — с земством. Став министром внутренних дел, кн. П.Д.Святополк-Мир-ский, сторонник развития земства, сокрушался: «Не хотят понять того, что то, что называется теперь либерализмом, есть именно консерватизм». Земство было, видимо, единственным резервом, за счет которого царский режим мог расширить свою социально-политическую базу. В ходе нарастания революционного движения он вошел с земством в тяжелый конфликт, и использование земства для стабилизации системы через укрепление зачатков гражданского общества стало невозможным.
Верхушка царского режима относилась к либеральным деятелям земства как к своим противникам, хотя никакой реальной опасности от них не исходило. Княгиня Е.А.Святополк-Мирская в беседе с императрицей сказала ей:
Я много жила в провинции, я знаю многих из этих господ, которых считают красными, и я вас уверяю, ваше величество, что если бы для них хоть что-нибудь сделали, они бы все стали консерваторами, всех их интересы заключаются в сохранении режима [8, с. 13].
Но дело было не в непонимании. Придворная верхушка как раз понимала, что уступка либеральному земскому руководству откроет в структуре режима ту брешь, в которую ворвутся совершенно не консервативные силы, а то, что М.Вебер назвал «архаическим крестьянским коммунизмом». Так и получилось с I и II Государственными думами и «приговорным движением» крестьян — большой кампанией по подаче в Думу петиций и прошений. Кроме того, царское окружение верно оценивало глубину пропасти, которая отделяла либералов от народных масс, и не считало кадетов и земцев надежным заслоном против революции — к чему же тогда идти им на уступки, ослабляя структуру власти.
По этому вопросу в верхах шла дискуссия с 90-х годов XIX века, отраженная в записках С.Ю.Витте и тогдашнего министра внутренних дел И.Л.Горемыкина. Одна сторона доказывала, что в Западной Европе именно учреждения самоуправления «подточили абсолютную власть» и что «самодержавие с земством несовместимо». Другая сторона, напротив, видела в земстве «корректив против бюрократического абсолютизма» и средство предотвратить революцию
[32]
.