Темная харизма Адольфа Гитлера. Ведущий миллионы в пропасть - читать онлайн книгу. Автор: Лоуренс Рис cтр.№ 44

Однако война надвигалась. И хотя, как и во всех значимых исторических событиях, существовало бесчисленное количество случайных факторов, влияющих на ход истории, основной причиной, почему война все-таки разразилась, было желание на то Адольфа Гитлера, а его харизма лидера, в свою очередь, помогла воплотить это желание в жизнь.

Именно появление на исторической арене Гитлера сделало период с начала 1938-го и до начала войны столь из ряда вон выходящим. Обычные политики, такие как британский премьер-министр Невилл Чемберлен, исходили из того, что войны не хочет никто. Адольф Гитлер же, наоборот, понимал, что для достижения его целей война совершенно необходима. Эрнст фон Вайцзеккер, статс-секретарь в немецком Министерстве иностранных дел, так пытался объяснить необычность сложившейся ситуации британскому послу сэру Невилу Гендерсону: «Я уже говорил Гендерсону, что это не партия в шахматы, а настоящее стихийное бедствие и сейчас нельзя исходить из тех же посылок, что и в обычные времена, когда по обычным причинам имеешь дело с обычными людьми»‹4›.

Однако не только британцы никак не могли понять, что Гитлер не является «обычным» политиком. Влиятельные немцы также ошибались, полагая, что их фюрер способен прислушаться к голосу разума. Людвиг Бек, к примеру, продолжал ошибочно считать, что в области внешней политики при выборе целей и сроков Гитлера можно убедить действовать трезво и прагматично. Бек продолжал приветствовать «благо», которое, как он считал, харизма и политический инстинкт Гитлера принесли Германии — а именно, возрождение национальной гордости и постоянное укрепление армии, — забывая при этом о вещах не столь благих, вроде жестокого преследования тех, кто «не вписывался» в культивируемый нацистами образ идеального немца и безрассудное стремление создать новую нацистскую империю. Но Беку, как и многим представителям немецкой элиты, некого было винить в своих ошибках. Ибо, как сказал, немного в ином контексте, американский аболиционист Фредерик Дуглас, он принадлежал к той породе людей, которые хотят иметь «океан без ужасного рева многих вод его»‹5›.

Бек, как и многие его коллеги из высшего эшелона немецкой армии, вскоре осознают всю глубину своих заблуждений, стоило Гитлеру обратить свой взор на соседнюю Чехословакию, которую он ненавидел по определению — как государство, с одной стороны, демократическое, а с другой — новосозданное по результатам Первой мировой войны. Однако были и другие, более утилитарные причины, по которым Чехословакия представляла проблему для Германии. Невозможно было думать о продвижении на восток без предварительной нейтрализации чехов — географически страна стояла на пути любой экспансии. К тому же на территории Чехословакии проживало немногим более трех миллионов этнических немцев, в большинстве своем — в пограничной Судетской области.

Гюнтер Лангер, которому в 1938 году едва исполнилось 24, был одним из тех судетских немцев, которые считали, что их притесняют в Чехословакии: «Немецкий бизнес подвергался бойкоту, и это довело нас до ужасного состояния…» В деревне, где большинство населения было немецкого происхождения, «у нас был начальник почты — чех, учитель — чех, председатель — чех [орган местной власти], дворники — чехи — все эти должности были немцам недоступны. Понимаете, а раньше их всегда занимали немцы… И это еще не все, что они [чешские власти] делали, — они, пользуясь крайней нуждой немцев, разными посулами заманивали немецких детей в чешские школы. У них это называлось „отлавливать немецкие души“‹6›.

Нацисты уже несколько лет поддерживали судетских немцев в их стремлении к большей автономии в рамках чешского государства, и вскоре после аншлюса Гитлер уже встретился с лидерами Судето-немецкой партии Карлом Франком и Конрадом Генлейном. Он дал им указание выдвинуть ряд заведомо невыполнимых требований чешскому правительству.

Поначалу казалось, что Гитлер не спешит довести „судетский вопрос“ до кризиса. Однако после того, как Великобритания и Франция предупредили немецкое правительство, чтобы оно воздержалось от военных действий по отношению к Чехословакии (по иронии судьбы — в ответ на ошибочный отчет о намерениях Германии), 28 мая 1938 года Гитлер созвал совещание в Берлине, в ходе которого объявил, что решение чехословацкого вопроса приобрело первоочередное значение. „Я полон решимости добиться, — заявил тогда Гитлер, — чтобы Чехословакия исчезла с карты Европы“‹7›. Личный адъютант Гитлера, Фриц Видеман, был „глубоко поражен“‹8› этими словами. Однако его реакция несравнима с эффектом, который речь Гитлера произвела на Людвига Бека.

За несколько недель до этого, 5 мая, Бек отослал служебную записку главнокомандующему сухопутными войсками Вальтеру фон Браухичу, обращая внимание последнего, что „безнадежно пытаться решить „чешский вопрос“ военным путем, не вовлекая в конфликт Англию и Францию“‹9›. И стоило Гитлеру открыто заявить о своих намерениях, как Бек вернулся к письменному столу сочинять очередное предупредительное послание, еще раз подчеркивая, что в случае вторжения в Чехословакию Германия рискует развязать „всеевропейскую, если не мировую, войну“ и что эта война „будет проиграна Германией“‹10›. Однако противостояние Бека планам Гитлера ослабляли два значительных фактора. Во-первых, Бек был согласен с тем, что само существование Чехословакии было серьезным препятствием на пути какой бы то ни было немецкой экспансии. За полгода до того он отмечал: „Покуда чешский аппендикс вдается в глубь нашей территории, мы не сможем вести войну“‹11›. Вторая проблема, с которой столкнулся Бек, занимательным образом перекликается с кризисом Штрассера 1932 года. Как и Грегор Штрассер, Людвиг Бек заявлял о своей невосприимчивости к харизме Гитлера. Теперь же он, как и Штрассер, был весьма разочарован тем, что не имеет прямого доступа к Гитлеру. В служебной записке, составленной после совещания 28 мая (и отправленной Браухичу 30 мая), Бек все еще вел себя так, словно участвует в „битве за фюрера“‹12› — как он сам писал в служебной записке за шесть недель до того. Как отмечал Манфред фон Шредер, дипломат в Министерстве иностранных дел Германии: „Даже Вайцзеккер [тогдашний статс-секретарь в Министерстве иностранных дел] полагал, что разговор непосредственно с Гитлером может дать положительный результат… Все считали, что с ним можно было бы ладить куда лучше, если бы его окружали разумные люди, а не все эти функционеры и прочие партейщики“‹13›.

Таким образом, даже услышав 28 мая о намерении Гитлера „стереть Чехословакию с карты Европы“, Бек продолжал полагать, что решением может служить не немедленное смещение Адольфа Гитлера, но административные изменения, которые создадут „четкое размежевание полномочий, а также четкое следование этому размежеванию“‹14›. И хотя Бек не был подвержен влиянию харизмы Гитлера явно, единственным объяснением подобной позиции может быть то, что он все же поддался ей подспудно. Тот факт, что Бека устраивало все, чего Гитлер уже добился, а также то, что он соглашался с общими целями Гитлера относительно будущей экспансии, не давал ему понять, что не было никакой „битвы“, в которой нужно было бороться „в интересах фюрера“. Он никак не мог признать, что проблемой был не доступ к Гитлеру, а сам Гитлер.

Так же, как и Штрассер, Шахт и Фрич до него, Бек никак не мог уразуметь, что Гитлер был совершенно невосприимчив к разумной, обоснованной критике своих планов. Мысль о том, что кто-то может стоять во главе могущественного германского государства — добившись столь многого всего лишь за пятилетие при власти — и при этом отказываться принимать советы со стороны экспертов, разделяющих его цели, просто не укладывалась у него в голове.