Тысячелетняя битва за Царьград - читать онлайн книгу. Автор: Александр Широкорад cтр.№ 24

Однако наш кошевой атаман и его казаки заскучали, и уже 9 октября 1673 г. Сирко форсировал Буг и вторгся в турецкие пределы. Запорожцы взяли город Тягин и сожгли его, жителей частично перебили, а оставшихся в живых увели в полон.

А пока Сирко гулял по Черному морю, польские паны, ненавидевшие русских, решили устроить идеологическую диверсию — отправили в Запорожскую Сечь самозванца «царевича Симеона, сына царя Алексея Михайловича». Но времена Гришки Отрепьева давно прошли. Из Москвы прислали внятную грамоту, что «царевич Симеон Алексеевич родился в 1665 году, апреля 3 дня, а скончался в 1669 году, июня 18 дня и погребен в церкви архистратига Михаила».

Запорожцы без особых проблем отправили самозванца в Москву. Там на допросе самозванец признал себя Семеном, сыном варшавского мешанина Ивана Воробьева. 17 сентября 1674 г. Лжесимеон был публично четвертован в Москве.

В июне 1673 г. на Дон прибыли думный дворянин и воевода Иван Хитрово и стольник полковник Григорий Косагов. С ними находились два солдатских полка и восемь стрелецких «приказов», всего 6098 ратных людей. С обозами привезли шесть железных пушек, девять верховых пушек, четыре голландские пушки, да в Черкасском городе было 48 разных пушек.

В 1673 г. донские казаки из царского войска подступили к Азову и опустошили его окрестности.

Для начала Москва попыталась договориться с «турецкоподданным» гетманом Дорошенко, но хохол упрямился. И тогда в середине января 1674 г. русские полки и казаки гетмана Левобережной Украины Самойловича переправились через Днепр, сожгли Вороновку, Боровицу и Бужин, а 27 января взяли город Крылов. Путь к Чигирину, где засел Дорошенко, был свободен.

29 июля 1673 г. русско-казацкое войско под началом боярина Григория Ромодановского и гетмана Самойловича осадило Чигирин. Город имел две линии укреплений — верхний и нижний город. Гарнизон Чигирина составлял около 4 тысяч человек, имелось до ста орудий. Тем не менее московская осадная артиллерия действовала достаточно эффективно, и Дорошенко готовился было сдаться. Но в начале августа разведка донесла о том, что на выручку Чигирина идут большие силы турок и татар.

Боярин и гетман испугались и 10 августа отступили от Чигирина, а 12 августа уже вошли в Черкассы.

Крымский хан через день после отступления русского войска был встречен Дорошенко за 10 верст от Чигирина и для начала получил от гетмана в подарок до двухсот невольников из левобережных казаков, а для всех его татар — дозволение брать сколько угодно людей в неволю из окрестностей Чигирина за то, что жители с приходом русских войск отступились от Дорошенко.

В итоге Ромодановский и Самойлович приказали войску переходить на левую сторону Днепра, а Черкассы сжечь. Население города безропотно смотрело на пожар, а затем также отправилось на левый берег. Обыватели прекрасно понимали, что с ними сделают татары после захвата Черкасс.

Узнав об отходе Ромодановского и Самойловича, десятки тысяч жителей городов и сел Правобережья кинулись переправляться через Днепр. Как писал Н. И. Костомаров: «Паника овладела жителями Украины. Где только услышат, что близко появились бусурманы, тотчас обыватели поднимаются с семьями и с пожитками, какие успеют наскоро захватить. Часто они сами не знали, где им искать приюта, и шли, как выражались тогда, "на мандривку", или на волокиту. Большая часть их направлялась на левую сторону; на перевозах против Черкасс и Канева каждый день с утра до вечера толпилось множество возов с прочанами, ожидая очереди для переправы; едва успевали их перевозить; перешедши за Днепр, они тянулись на восток к слободским полкам, искать привольных мест для нового поселения. Но некоторые с западной части Украины бежали на Волынь и в Червоную Русь, в польские владения...

...Дорошенко мимо разоренной и залитой кровью Умани направился к султанскому стану, находившемуся где-то недалеко от Лодыжина. Когда гетман въезжал в турецкий обоз, ему загородила путь густая толпа украинских невольников, кланявшихся в землю и моливших о заступлении перед султаном. 5-го сентября гетман представился падишаху, получил бархатный колпак, отороченный собольим мехом, золотую булаву, коня с богатым убором и халат — обычный дар султанского благоволения подручникам». {23}

Мехмед IV приказал Дорошенко отправить в Турцию в его гарем 500 мальчиков и девочек в возрасте от 10 до 15 лет. Неплохо бы напомнить сей факт господам самостийникам, от чего их спасли в XVII в. «русские захватчики».

Осенью 1675 г. запорожский кошевой атаман Сирко вместе с донским атаманом Фролом Минаевым, приведшим 200 казаков, и царским окольничим Иваном Леонтьевым (2000 стрельцов) ходили на Крым. К ним присоединился и отряд калмыцкого мурзы Мазана.

У Перекопа Сирко разделил свое войско. Одна половина войска вторглась в Крым, а другая осталась у Перекопа. Казаки взяли Козлов (Евпаторию), Карасубазар (Белогорск) и Бахчисарай и, обремененные добычей, отправились назад. Хан Эльхадж-Селим Гирей решил напасть на возвращавшихся казаков у Перекопа, но был атакован с двух сторон обеими частями запорожского войска и наголову разбит.

Казаки скоро двинулись домой. Вместе с ними шли 6 тысяч пленных татар и 7 тысяч русских рабов, освобожденных в Крыму. Однако около 3 тысяч рабов решило остаться в Крыму, причем многие из них были «тумы», то есть дети русских пленников, родившиеся в Крыму. Сирко отпустил их, а затем велел молодым казакам догнать их и всех перебить. После Сирко сам подъехал к месту бойни и сказал: «Простите нас, братья, а сами спите тут до страшного суда господня, вместо того, чтобы размножаться вам в Крыму, между бусурманами на наши христианские молодецкие головы и на свою вечную без прошения погибель».

Поход русских и калмыков на Крым привел в бешенство султана Мехмеда IV. И вот по совету Ахмета Кепрюлю султан осенью 1675 г. послал в Крым из Константинополя на кораблях 15 тысяч отборных стамбульских янычар и велел крымскому хану Эльхадж-Селим Гирею со всей крымской ордой с наступлением зимы перебить всех запорожцев, а саму Сечь разорить до основания.

Крымский хан решил расправиться с запорожцами на святках Рождества Господня, когда все запорожское войско хорошо гуляло и крепко выпивало. Происшедшее далее весьма колоритно описано у Д.И. Яворницкого, который пользовался свидетельствами очевидцев: «...как скоро тогдашняя зима» через майстерство крепких морозов своих, замуровала днепровские глубины и речки полевые твердыми льдами и приодела достаточными снегами, тогда крымский хан тот же час приказал сорока тысячам крымской орды быть готовыми для военного похода, а пятнадцати тысячам янычар велел дать лошадей, не объявляя никому, куда именно он поведет их в поход. Когда кончился Филиппов пост, тогда сам хан, снявшись из Крыма со всем названным войском своим, пошел по направлению к запорожской Сичи, стараясь держаться в нескольких милях от берега Днепра, чтобы не быть замеченным запорожцами, зимовавшими по днепровским островам и веткам и чтобы все Войско Запорожское низовое каким-нибудь способом не узнало о том. На третью или четвертую ночь Рождества Христова, в самую полночь, хан, приблизившись к Сичи, захватил сичевую стражу, стоявшую в версте или в двух верстах от Сичи на известном месте, и от этой стражи узнал, что войско пьяное спит беспечно по куреням и что другой стражи нет ни около, ни в самой Сичи; хан очень обрадовался этому и сейчас же, выбравши самого лучшего из пойманных сторожевых и пообещав ему свободу и большую награду, приказал ему провести пехотных янычар во внутрь запорожской Сичи через ту форточку (калитку. — А.Ш.), которая, по показанию самих сторожевых, не была заперта на ту пору. Итак, отправивши всех янычар в Сичу с названным запорожским сторожевым, хан приказал им, вошедши в нее, ''учинить належитий военный над пьяноспящими запорожцами промысел". Сам же между тем, объехавши с ордой вокруг Сичь и густо обступивши ее, стоял неподалеку на поготове, чтобы не выпустить и "духа имеющих утекать" запорожцев. Но на этот раз над турками и татарами сбылась старая пословица: "Що чоловик coбi обiцуе, тое Бог ницуе": надежда хана выгубить все запорожское войско и разорить самый Кош не осуществилась. Хотя хан и знал, что войско запорожское привыкло в праздничные дни подливать и беспечно слать, но не припомнил того, что множество этого же самого войска имело обыкновение собираться в праздник Рождества Христова до Сичи со всех низовых днепровских лугов и что большинство из этого войска были трезвые, а не пьяные люди. Но вот настал "полуночный час". Все войско, не слыша ни о какой тревоге и не имея вести о намерении бусурман, "зашпунтовавшись" в куренях, беспечно опочивало; в это самое время янычары, тихо введенные через открытую фортку пойманным запорожским сторожевым, вошли в Сичу и наполнили собой все ее улицы и переулки и так стеснились, как то бывает в церкви. Однако, имея в руках готовое оружие, они помрачены были всевидящим Богом в их разуме: войдя в Сичу, они и не подумали о том, что дальше делать и каким способом разорить то рыцарское гнездо низово-днепровских казаков, наших мальтийских кавалеров, и как их всех выбить до конца; или, быть может, начальники янычар, за теснотой, не могли сойтись и посоветоваться между собой, как начать и кончить свой злодейский умысел. Так или иначе, но, наполнив собой всю Сичу, захватив все сичевые арматы (пушки. — A.Ш.), заступив все открытые места, янычары стояли несколько времени в недоумении и тихом молчании. Когда же повернуло с полночи и Бог Вседержитель благословил соблюсти в целости то православное и преславное низовое запорожское войско, тогда он отогнал сон некоему Шевчику, козаку одного курения; этот Шевчик, вставши для своего дела и отворивши кватерку (по-польски означает «четвертая часть» окна, т.е. «форточка» окна. — А.Ш.), начал в оконную щель присматриваться, рано ли еще или нет, и неожиданно увидел людей, неприятелей-турок, всю улицу заполнивших собой. Шевчик пришел в ужас; однако тот же час тихо засветил несколько свечей в своей курене, сообщил знаками пятерым или шестерым товарищам своим, еще не ложившимся спать, но сидевшим в углу куреня, закрывшимся там и игравшим в карты. Товарищи, услышав слова Шевчика и побросав карты, зараз бросились тихонько ко всем окнам куреня своего и, не отворяя их, стали присматриваться в оконные щели, чтобы убедиться, правда ли то, что сказал Шевчик. Когда же и сами увидели, что Сичь их наполнена неприятелями-турками, то немедленно и возможно тихо побудили всех товарищей своего куреня, которых было до полутораста человек, и сообщили им о грозившей беде. Товарищи быстро повставали, тихо поодевались, осторожно забрали в руки оружие и потом, после совета с куренным атаманом, решили устроить следующее: поставить к каждому окну по несколько человек лучших стрельцов, чтобы они беспрестанно стреляли, а другие, чтобы только заряжали ружья и первым подавали. Устроивши все это без великого шума и помолившись Богу, козаки сразу поотворяли все окна и оконницы и начали густо и беспрестанно стрелять в самое скопище янычар, сильно поражая их. Тогда другие курени, услышав выстрелы и увидевши неприятеля, тот же час открыли со всех сторон через окна густой и беспрестанный мушкетный огонь, и как бы молнией осветили темную ночь в Сичи, тяжко поражая турок, кои от одного выстрела падали подвое и по трое человек. Янычары же, не имея возможности, вследствие своей тесноты, направлять оружие прямо против куренных окон, стреляли в воздух и, "аки козлы между собою мятущися", падали на землю убитыми и утопали в собственной крови. Когда же толпы янычар стали редеть по улицам и переулкам, так что их едва третья часть осталась в живых, тогда запорожцы, видя, что стреляя из куреней на неприятеля, они стреляли друг против друга и наносили себе вред, крикнули единогласно до ручного бою; и так по той команде тотчас все разом, высыпавши из куреней, с мушкетами, луками, копьями, саблями и дрекольем, начали доканчивать ручным боем еще оставшихся в живых турок, нещадно поражая их. На самом рассвете дня они покончили с турками, и всю Сичь и все курени со всех сторон, и всю божественную церковь и все арматы окрасили и осквернили бусурманскою кровью, а все сичевые улицы и переулки неприятельскими трупами завалили. Трупы те лежали, облитые их же собственной кровью, склеенные и замороженные сильным морозом, бывшим в то время. Так велико было их число, видно из того, что из пятнадцати тысяч янычар едва полторы тысячи ушло из Сичи и спасено татарами на лошадях. А между тем хан, стоявший Около Сичи в ожидании конца задуманной облавы, увидя несчастный конец неудавшегося замысла, взвыл, как волк, подобно древнему Мамаю, побежденному русскими на Куликовом поле». {24}