Почему евреи не любят Сталина - читать онлайн книгу. Автор: Яков Рабинович cтр.№ 74

Дочь Сталина Светлана была невольным свидетелем участия своего отца в «ликвидации» Михоэлса. Зимой 1948 г., когда Светлана гостила у отца на даче в Кунцеве, она, зайдя в его кабинет, застала его говорящим по телефону: «Ему что-то докладывали, а он слушал. Потом, как резюме, он сказал: "Ну автомобильная катастрофа”. Я отлично помню эту интонацию. Это был не вопрос, а утверждение, ответ. Он не спрашивал, а предлагал». Закончив разговор по телефону, Сталин сказал Светлане: «В автомобильной катастрофе разбился Михоэлс» [159] . Можно предположить, что это был телефонный разговор Сталина с Абакумовым.

Министр госбезопасности, получая суперсекретное задание о «спецоперации» от главы правительства, не имел права информировать всех исполнителей о том, что это задание исходит «лично от Сталина», и в дополнение придумывать, что по этому поводу было какое-то «решение Правительства». Министр госбезопасности дает своим подчиненным приказы, а не объяснения. Нельзя исключить и того, что имя Сталина, вписывавшееся в этой записке от руки самим Берией, в действительности отсутствовало в показаниях Цанавы.

Берия в этот период, апрель — май 1953 г., начав пересмотр нескольких крупных дел по собственной инициативе, проводил в секретных записках в Президиум ЦК КПСС очень быстрое разоблачение преступлений именно Сталина. Этим он, с одной стороны, усиливал собственные позиции, стараясь подчеркнуть свою непричастность к репрессиям, и, с другой стороны, шантажировал и запугивал других членов Президиума ЦК КПСС, так как некоторые из них, и прежде всего премьер-министр Маленков, отвечавший в прежнем Политбюро за все еврейские проблемы, активно участвовали в антисемитских кампаниях послевоенного времени. Именно поэтому они, после ликвидации самого Берии, не стали продолжать «дело об убийстве Михоэлса» и отпустили на свободу Огольцова и Шубнякова, оставив, однако, в заключении Цанаву, которого допрашивали уже по делу самого Берии.

Сталинское руководство объявило сионизму самую настоящую войну, поставив его на одну доску с американским империализмом — своим злейшим врагом в послевоенном мире. Советские же евреи, сделавшиеся невольными заложниками этой войны, должны были теперь доказывать свою преданность режиму и отводить от себя подозрения в том, что могут стать «пятой колонной» сионизма в СССР. Единственный выход, который им предлагался теперь системой, — это радикальная ассимиляция, т. е. форсированный и потому особенно мучительный и отнюдь не бескровный, как показали последующие события, процесс национальной стерилизации. Цель его — ликвидация всего того, что, собственно, и делало еврея евреем: национальной культуры, традиций, самобытности, истории, языка.

Культурно-интеллектуальная элита еврейства, широко влиявшая на умы и сердца своих соплеменников посредством изданий на родном языке, театра, радио, музейно-исторической работы и т. п., — вот кто, прежде всего, воспринимался Сталиным как потенциальный носитель и проводник идей сионизма. Поэтому в начале 1949 г. Сталин не ограничился ликвидацией Еврейского антифашистского комитета, а нанес массированный удар по всем очагам еврейской культуры.

8 февраля 1949 г. Сталин подписал подготовленное А. А. Фадеевым [160] решение Политбюро о роспуске объединений еврейских писателей в Москве, Киеве и Минске и закрытии альманахов на еврейском языке «Геймланд» (Москва) и «Дер Штерн» (Киев).

Для «ориентировки» аппаратом ЦК была подготовлена для Сталина «мотивированная» справка, в которой указывалось, что в московское объединение входят 45 еврейских писателей, минское — 6, киевское — 26 и принцип национальной однородности, положенный в организационную основу этих объединений, представляется ошибочным. В справке также говорилось, что объединения не имеют перспективы роста, произведения еврейских писателей не находят широкого читателя. Издаваемые же объединениями литературно-художественные альманахи вообще осуждались как сугубо националистические.

Подобная категоричность оценок зиждилась на аргументах, собранных путем выдергивания из произведений еврейских писателей и поэтов «уличающих» фрагментов, которые снабжались негативными комментариями. О писателе Дер Нистере (Пинсохе Кагановиче) было сказано, что в очерке «С переселенцами в Биробиджан» он развивает мысли сионистского характера, говоря, например, о Биробиджане: «Да будет снова построен дом Израиля» и далее: «Как хорошо, что в СССР уже появились маленькие, смелые Давиды, которые должны активно все больше вооружаться гордостью и достоинством Давида, его любовью к своему народу… чтобы никакие Галиафы (так в тексте. — Авт.) им больше не были страшны» [161] .

Нашлись и «объективные» причины: «Издание альманахов “Геймланд” и “Дер Штерн” убыточно». И чтобы соблюсти все формальности, свое предложение о роспуске объединения еврейских писателей в Киеве и закрытии альманаха «Дер Штерн» Фадеев согласовал с тогдашним первым секретарем ЦК КП(б) Украины Н. С. Хрущевым, а о роспуске объединения еврейских писателей в Минске — с первым секретарем ЦК КП(б) Белоруссии Н. И. Гусаровым.

Однако в решении о ликвидации еврейских литературных организаций и изданий не было практической нужды, это был во многом формально-символический акт. К тому времени, когда оно вышло, почти все еврейские писатели и поэты были арестованы. К концу января 1949 г. наряду с уже упоминавшимися деятелями Еврейского антифашистского комитета, такими как литераторы Гофштейн, Маркиш, Квитко, Бергельсон, Фефер, на Лубянке оказались их собратья по перу: писатель Дер Нистер, поэт Самуил Галкин, критик и драматург Ихезкиил Добрушин, писатели Дмитрий Стонов, Ноях Лурье и др. Там же очутились и пострадавшие затем в наибольшей степени литераторы и журналисты, тесно сотрудничавшие с ЕАК и газетой «Эйникайт» в подготовке статей, очерков, корреспонденций и других материалов, которые пересылались за границу для публикации в международной еврейской печати [162] . 4 апреля 1950 г. арестовали М. С. Айзенштадт — журналистку, печатавшую свои статьи под псевдонимом Железнова. Эта чрезвычайно энергичная и напористая женщина, используя связи своего мужа подполковника Л. А. Айзенштадта, работавшего ответственным редактором «Иллюстрированной газеты» Главного политуправления Советской армии, проникала в военные штабы, кабинеты высшей номенклатуры, на оборонные заводы. В 1943 г. она написала очерк о директоре Сталинградского завода «Баррикады» Л. R Гоноре. После войны опубликовала очерки о ремесленном училище и дворце культуры Московского автозавода им. И. В. Сталина. По заданию Михоэлса она, установив контакты с руководством наградной службы военного ведомства [163] , собрала материалы и написала тридцать очерков о евреях, ставших в годы войны Героями Советского Союза. Информация, которую ей удалось получить на 85 человек, отмеченных этой высшей наградой, в апреле 1946 г. была передана американскому журналисту Б. Гольдбергу [164] . В том же году Мириам Айзенштадт-Железнова обратилась с письмом к М. А. Суслову, протестуя против включения в выпущенную тогда Гослитиздатом книгу произведений М. Е. Салтыкова-Щедрина сатирической сказки о ростовщике-еврее, которую оценила как политически вредную и антисемитскую.